Сергей растрогался, заплакал пьяными слезами и вынул из карманов две бутылки водки. Аксеновна дала на закуску сушеной рыбы, и собутыльники повели бесконечную беседу. Сначала она шла солидно и гладко, а потом Сергей, напившись, начал безобразничать.
— Я баб люблю лучше всякой скотины, — говорил он и лез целоваться и к Аксеновне, и к жене Антона, и больше всего к Марине.
Марина отбивалась. Один раз так толкнула его в грудь, что он упал, но все-таки не угомонился и лишь всех рассмешил, задрыгавши ногами. Наконец Аксеновна, зная, что собеседники слишком нагрузились, выпроводила их из хаты.
Уже надвинулись сумерки. Из-за верб показался красноватый край месяца. Со степи вместе с неистовым, смешанным криком дерущихся в кулачном бою казачат неслись звуки песен. Женские голоса стройно и мягко звенели в чутком воздухе. Что-то невольно, безотчетно тянуло всех туда, поближе к этому беззаботному и увлекательному веселью.
Антон с Сергеем обнялись, запели и, медленно переступая ногами, отправились за станицу, к степи. Марина с детьми и Антонова жена Наталья шли за ними.
Широкая, молчащая, облитая серебристым лунным светом степь открывалась за гумнами и уходила куда-то в неясную даль. Над горой, на западе, умирал кроткий румянец зари. Невысоко поднявшийся над темными вербами сиял бледно-золотистым светом круглый месяц. В прозрачном, синевато-бледном небе слабо теплились звезды. Длинные тени тянулись от гумен, от хлебного магазина, от плетней, от крестов кладбища. Странным, волшебным блеском облито было все: степь, скирды, огорожи, и точно не гумна с полуразвалившейся огорожей были перед глазами, а что-то новое, незнакомое и вместе с тем загадочно-прекрасное…
Пестрые, веселые, оживленные толпы двигались и стояли тут. В неясном золотистом сумраке можно было различить только белые цвета; все остальное сливалось в одну темную, однообразную массу. И звенела песня. Мотив — не протяжный, не унылый, но словно задумчивый. Какая-то нежная грусть, трогательная жалоба любви плакала в нем и будила в сердце неясные грезы о далеком счастье, о чем-то неведомом… Бог знает о чем! — хотелось плакать, как в разлуке.
А по степи широкими шеренгами бились ребятишки. Одна сторона гонялась за другой, рассыпаясь, собираясь в кучи, падая, вскакивая с оживленным, веселым криком, с крепкими словами, свистом, гамом… Агапка убежал от матери.
— Ну-ка, зачинать! — крикнул громко Сергей Коротков. Вызывающий крик, бойкий и гордый, звонко пронесся кругом.
