— Прощайте, господа!.. прощайте… Прощайте, мои родненькие! Что?.. Ничего не слышу!.. Ну да… прощайте! Не поминайте лихом!..
Третий звонок. Тронулся поезд. Подъесаул вошел в вагон на ходу, — за шумом и толкотней он упустил из виду свою даму, не видел, вошла ли она в вагон, осталась ли?
Стоя в дверях, он пристально всматривался в толпу, оставшуюся на платформе. Отодвинулась станция со своими огнями, проплыли деревья в сером шелке. Гимназисты махали фуражками и бежали рядом с вагоном, обгонялись, кричали что-то. Ушла платформа. На минутку выступили черные силуэты домов, резко очерченные на белом зареве городских огней, большой фабричный корпус сверкнул рядами освещенных окон, — и все скрылось за черной цепью товарных вагонов. Неподвижные и угрюмые, они сухим, отрывистым грохотом проводили убегавший поезд. Прогремел мост, побежали тихие подгородние слободки. Вдали, на горе, в городе, белыми пятнами обозначался ряд электрических фонарей, ниже дрожала сеть золотых огоньков, но пахло уже полем, зеленым, закутанным в мягкий сумрак простором. И гостья незваная, грусть одиночества, беспричинная и внезапная, сжала вдруг сердце подъесаула Чекомасова, точно что-то дорогое и милое навсегда осталось в этом чужом, незнакомом городе, и уже никогда не найдет он его впереди, куда несется грохочущий поезд…
Вошел в вагон. На половину задернутый газовый фонарь освещал, по прежнему, единственную пару ног в лакированных сапогах, — длинный чиновник в железнодорожной форме спал на диване без подушки, запрокинув голову навзничь. Подъесаул нечаянно задел за его длинные ноги и сказал: пардон! Спящий всхлипнул протяжным, меланхолическим вздохом, пошевелился, поднял голову.
— Пардон! — повторил подъесаул.
— Какая станция, а? — встревоженным голосом спросил чиновник.
— Проехали О….
— Проехали?!
Чиновник порывисто поднялся и сел. С изумлением и упреком уставился на офицера.
— Черт бы ее забрал… всю эту фабрику!..
— Проспали, что ль? — участливо спросил подъесаул.
— Как не проспать, — судите сами! Две ночи напролет глаз не сомкнул… Каторжнее нашего дела нет: ответственность!.. Смотри да смотри, а прозевал — начет! Коммерческое дело, например, есть такое дело… Там сколько названий надо знать… Как ты узнаешь, что это: сурепа или горчица? Немецкая азбука!..
Чиновник с упреком качнул головой, поскреб ее обеими руками и прибавил:
— Придется, верно, до скрещения ехать…
И с видом полной безнадежности снова завалился спать.
