— Вот говорили: где это видано, чтобы рукав шубу одолел, ан одолевает, — сознаются «Ваньки», согнанные под ружье плетьми и палками тов. Троцкого.
И если отойти на некоторое расстояние, оглянуться, вспомнить, как наши хутора начинали эту величаво-трагическую борьбу с самодельными пиками, вилами и чекмарями, то и в тяжкой скорби испытаний выпрямляется согбенная душа от чувства гордого сознания и твердой уверенности, отметает все сомнения, все тревоги. Есть у великого писателя земли русской, у Льва Толстого, один великолепный образ жизнестойкой энергии и силы противодействия истреблению: цветок-татарник — в интродукции к повести «Хаджи-Мурат». Среди черного, унылого, безжизненного поля стоял он один, обрубленный, изломанный, вымазанный грязью. «Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял — точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаза, но он все стоит, не сдается человеку, уничтожившему всех его братьев кругом него».
Необоримым цветком-татарником мыслится нам и родное казачество, и героическая Добровольческая армия, не приникшие к пыли и праху придорожному, когда по безжизненным просторам распятой родины покатилась колесница торжествующего смерда, созидавшего российско-филистимскую советскую республику. Тверда наша вера в эту непобедимую жизнестойкость, непоколебимо упование. Но горькое горе нашей исторической дороги — обывательская забывчивость, подлое лукавство, виртуозное мастерство шмыгать в безопасную подворотню в моменты грозные и вылезать вперед, пылить, фыркать, брызгать зловонной слюной злобной критики, клеветнической брани, когда это можно делать в условиях безопасности и безответственности. Критикующий, пустословящий, злословящий политикан-обыватель не прочь думать, что этим сотрясением воздуха он содействует и помогает успеху дела. Ведь думал же тот помещик из побасенки, который, сидя в тарантасе, плетущемся в гору, усиленно кряхтел, — что он этим кряхтением помогает лошадям…
Но когда дело коснулось действительной помощи родине, когда был поставлен такой, например, важности вопрос, как экстренная необходимость одеть к зиме армию, — какой гвалт поднялся и о нецелесообразности приёмов реквизиции, и о переплаченных пенязях за провизию, и об остановке всей жизни вследствие приказа, запрещающего в течение одного дня выходить из дома. И это кричали те люди, которые не так давно с трусливым безмолвием отдавали самые ценные свои вещи красным хулиганам.
