Мѣры, какія примѣнялись для спасенія страны, только увеличивали ея страданія. Позволеніе, данное дофинцамъ собраться въ Романъ, вмѣсто того, чтобы успокоить ихъ возбужденное состояніе, только усилило его. На этотъ разъ Анри опять остался въ Парижѣ и это на его счастье. Предварительные дебаты были такіе ожесточенные, что до открытія собранія, былъ уже рѣшенъ арестъ Мунье и нѣкоторыхъ изъ его друзей.
Паденіе Бріенна спасло ихъ и въ то же время породило одну изъ тѣхъ забавныхъ и трагическихъ сценъ, какими отмѣчается начало всякой революціи.
Въ костюмъ епископа былъ наряженъ манекенъ, и въ такомъ видѣ его таскали по улицамъ Парижа. Затѣмъ манекена этого судили, обвинили и предали всесожженію при радостномъ крикѣ толпы, отголосокъ котораго отдался и въ провинціи.
Паденіе Бріенна явилось новымъ поводомъ для торжества Мунье. Его третировали, точно онъ одинъ сокрушилъ архіепископа. Къ его вѣнцу непогрѣшимаго патріота присоединился еще вѣнецъ мученика, какимъ онъ могъ бы сдѣлаться. На этотъ разъ насталъ конецъ всѣмъ сопротивленіямъ двора. Скользкость пути выяснялась, неизбѣжно должно было наступить головокруженіе и "nekraille", какъ называлъ Людовикъ XVI приверженцевъ и систему Неккера, такъ же мало могъ затормозить паденіе, какъ и "la prêtraille" (Бріеннъ)…
Несмотря на несочувствіе, даже на гнѣвъ короля, Неккеръ вступилъ на свой постъ при общемъ одобреніи всей Франціи.
И надо сознаться, что ѳиміамъ, какимъ окружали женевца, мѣшалъ ему видѣть ту пропасть, въ которую онъ летѣлъ вмѣстѣ съ государствомъ.
— Наслаждайтесь вашею славою, вы, для котораго мнѣніе было всегда руководителемъ, — говоритъ Мунье… А мнѣніе гласило устами де-Крильонъ:
"…Если бы весь свѣтъ и я были проникнуты однимъ чувствомъ, а мсье Неккеръ другимъ, я былъ бы убѣжденъ, что весь міръ и я ошибаемся". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Герцогиня де-Роганъ стояла во главѣ этой партіи, лозунгомъ которой было восторгаться государственнымъ контролеромъ. Бунтъ Неккера начался со времени обнародованія знаменитаго бюджета 1789 года. И восхищеніе Анри этимъ знаменитымъ "conte bleu", какъ его называлъ маркизъ де-Кондорсе, котораго навелъ на это остроумное словцо цвѣтъ обертки для этого дѣла, было не меньше восхищенія m-me де-Роганъ.
И именно то, что давало пищу остроумію де-Кондорсе, какъ разъ усиливало поклоненіе отеля де-Рогасъ къ Неккеру и его женѣ.
Нравы ихъ были непорочны, такъ непорочны, что въ этомъ Парижѣ XVIII столѣтія ихъ союзъ былъ, по словамъ Сентъ-Бева, "алтаремъ, воздвигнутымъ въ честь добраго и цѣломудреннаго брака"…
