Чайник закипел, едва не залив спиртовку потоками пузырящейся воды, и Муратов погасил ее, наполнив кипятком какое-то странное приспособление в виде фарфорового дракона, которое в прошлый раз Лунин тут не видел. Дракон немедленно начал распространять аромат чая со сложной смесью трав. Увлечение Китаем явно продолжалось, набирая обороты.
— Так вот, этот лунный свет… — сказал Муратов. — Ты знаешь, люди ведь, употребляя слова, часто сами не понимают, какой пласт идей при этом привлекают. «Свет» и «Бог» в нашем представлении — что-то очень близкое, и если ты зачем-то поднял взгляд на луну или лунный свет в окне, это может быть бессознательным порывом — ну не знаю, к желанию выйти из мрака, в котором ты находишься. Все это глубже, чем мы думаем.
— Ну да, и в стихи это проливается, это понятно, — ответил Лунин. — Но ты опять исходишь из версии, что это его личное творчество. Между тем, если твои догадки о психологии убийцы верны, это значит, что он, желая сочинить стишок, изготовил что-то такое, что совпало с известной вещью в каждом слове. У меня так бывало, на ранних стадиях творчества, — добавил он с легким сарказмом.
— Ну, если это у него было и так, это почти неотличимо от творчества, — заметил Муратов. — Свое, чужое — какая разница? Это только ты постоянно стремишься в своих текстах создать что-то совершенно новое. Как будто это что-то поменяет в этой Вселенной и ее устройстве.
— А как иначе-то, — сказал Лунин с легкой досадой. Его приятель ненароком попал в самую больную точку. — Они — это они, классические авторы, а мы — это мы. Мы должны писать что-то другое, иначе зачем мы вообще нужны на этом свете. По крайней мере, как авторы. Нельзя же бесконечно повторяться.
— Там есть еще и другой пласт… — сказал Муратов, не обращая внимания на рацею Лунина. — Луна. Это ведь противоположность солнечному свету. Но вместе с тем и не мрак. Во всяком случае, не полный.
— Раз уж убийства в основном совершались ночью, это естественно, — ответил Лунин, не сдержав насмешки. — Было бы странным, если бы он начал описывать яркое дневное солнце. Или вспоминать что-то на эту тему.
— Да, убийства — это такое ночное дело… В полном смысле этого слова.
Вспомнив наконец о чае, наверное, уже безбожно перестоявшемся, он налил в чашки напиток чуть сомнительного зеленовато-желтоватого цвета. Лунин отхлебнул его, почувствовав, как проясняются его мысли. Чай оказался очень крепким.
— Я так понимаю, — сказал он, — что ты склоняешься к следующей версии. Убийца решил поставить что-то вроде мистического эксперимента. Трупы как комментарий к поэзии, поэзия как комментарий к трупам. И все вместе — жуткое кровавое произведение искусства.
