Сознание начало погружаться в тяжелый мрак, вокруг опять проступили бледные колышущиеся тени. Мозг его спал и одновременно бодрствовал, повторяя неизвестно откуда взявшуюся строчку «унылый монотонный бред», «унылый монотонный бред», и снова, и снова. Наконец измученный ум его окончательно отключился, и до утра уже Лунин проспал без призраков и сновидений.
Наутро по пробуждении первое что пришло ему в голову — это снившаяся чуть ли не полночи упорно строчка, и как только он осознал это, то сел в постели, и едва не расхохотался. Это была явно третья строчка из стихотворения на записке, которое показывал ему Карамышев, и тут же он вспомнил четвертую. Все в целом выглядело так:
Мерцая льется лунный свет
В открытое окно.
Унылый монотонный бред
Мне надоел давно.
Что-то декадентское, подумал Лунин. Одно время такие депрессивные ходы были в большой моде. Так или иначе, это значило — раз уж текст удалось вспомнить — что стихи были не собственноручным изготовлением убийцы, а снова чем-то из классической поэзии.
Это надо было расследовать. В конце концов, это было единственное стихотворение в коллекции, извлеченное не из дантовской поэмы, и это могло что-то означать.
Продумав это, он встал, принял прохладный душ, чтобы взбодриться, быстро позавтракал и отправился в холл гостиничного крыла этого дворца, который находился в другом месте, чем мраморная лестница, по которой он впервые сюда попал. Ему повезло: библиотека, и как ему сказали, отличная, находилась прямо во дворце, на верхнем этаже.
Поднявшись туда, он вошел в просторный зал, занимавший чуть ли не целый этаж, и сразу понял, что попал в рай библиофила. Книги, очевидно, предназначались для своих, они лежали в старинных готических шкафах в открытом доступе, и можно было наслаждаться чтением столько, сколько душе будет угодно.
Лунин в задумчивости прошел к шкафу с русскими поэтами, для начала выбрав почему-то серебряный век, взял с десяток томиков, устроился в кожаном кресле у окна, и начал листать их. Делал он это неторопливо, со вкусом, наслаждаясь знакомыми с юности строчками, и особенно хорошо шел Мандельштам, с его тревожным и пронзительным восприятием прошлой русской революции. С новыми событиями это гармонировало неплохо. Лунин внимательно просматривал не только основные работы, но и наброски, шутки и пародии, заглядывал в письма и примечания. Взгляд его всегда выхватывал цитаты очень быстро, и пропустить стихотворение он не мог, разве что какое-то слепое пятно легло бы как раз на эту страницу.
