Нет! При этом начальнике нижнего склада еще ничего. При этом хоть какой‑никакой порядок. Опилки время от времени отгребаются бульдозером в болотце, что под горой. Они там закисают, бродят, хоть бери и самогонку гони. Такой сивушный дух стоит, что голова кружится! Теперь откомлевки стащены в одну кучу и тайком продаются сторонним потребителям. Под одобрение рабочих: все чище на территории! «Задохнувшийся» первосортный бук потихоньку сбывается колхозам. Отсортированные пиломатериалы собраны в штабеля и тоже дожидаются своего нелегального потребителя. Всякая бросовая древесина, упавшая с воза, с транспортера, забракованная во время погрузки в вагоны широкой колеи, — тоже свезена в отдельные штабеля-, рассортирована и потихоньку распиливается на пилораме, когда другого сырья нет. Даже дубовую кору теперь не бросают, и она не валяется под ногами. Ее собирают, складывают аккуратными квадратными пакетами, чтоб удобно было взять электрокаром, и сдается закупщикам — посредникам, которые как‑то там обрабатывают ее и сдают фармацевтическим предприятиям. Даже упавший когда‑то козловой кран режут на куски автогеном и раздают рабочим для разных хозяйственных надобностей. Все по уму. Не все, конечно, но все‑таки не то что было раньше, при старом начальнике.
Был такой. Отставной подполковник каких‑то там войск. Петр Михайлович Первой. Петр Первый, как прозвали его рабочие. С сине — красным склеротическим лицом и вечно воспаленными глазами. За эти воспаленные глаза, говорят, его и списали из армии. Марксист, как он величал себя. Все у него по науке, по Карлу Марксу. А для пущей убедительности он украсил свой кабинет великолепным бюстом Карла Маркса из белого гипса. Поставил его на тумбочку, покрытую кумачом, слева от себя (ближе к сердцу!) и старался придать своей осанке такой же величественный вид, отработать всепокоряющий и непреклонный взгляд. Любил цитировать Маркса. Правда, м^ло кто верил, что это действительно цитаты из Маркса. Но кое‑что было похоже. Например, когда он говорил знаменитую формулу Деньги — Товар — Деньги, чувствовалось, что это из первоисточника. Или когда он, придя на работу с глубочайшего похмелья, добродушно отшучивался, что все человеческое ему не чуждо. Эго тоже походило на высказывания Карла Маркса. Или когда он прорабатывал лодыря… Это надо было видеть! Он ставил вопрос ребром: «Кто не работает, тот что?..» И лодырь должен был наизусть знать продолжение марксистского принципа. Должен был! А если случалось, не знал, то Петр Михайлович с неподражаемым удовольствием, великолепным назидательным тоном выговаривал: «…Тот не ест».
