— Ну, помню, ну, и что? — непонимающе защищался начальник тюрьмы.
— А то, что наш великий товарищ Маркс там прямо говорит, это на странице 376, том 10, — Володя явно говорил выдуманные цифры. — «Суд и тюрьма — это паразитическая надстройка, которую мы должны будем терпеть». Таким образом, это сам товарищ Карл Маркс, наш вождь и учитель, назвал вас паразитом. Уж обижайтесь или нет, но это он вас так назвал...
Вся камера хохотала, смеялись в кулак и надзиратели, стоя за спиной у капитана. Попыхтел наш капитан, покряхтел, выматерился и ушел. Что ему еще, бедному, было делать! Ведь Карл Маркс...
У моих читателей может сложиться впечатление, что в тюрьме и лагере люди только смеются. Я не хотел бы этого. Наш бард Галич сегодня в Москве поет:
«До сих пор в глазах — снега наст,
До сих пор в ушах — шмона гам...»
И я помню, и, наверно, никогда не забуду трупы на вахте и истощенных моих товарищей: на медосмотрах «врач» — представитель КГБ в белом халате, — не осматривал людей, а щупал зады проходящих голых полутрупов. Если ягодицы еще имели мясо, — работать! Если ягодицы висят мешочком кожи и торчит копчик «хвостиком», — тогда на время в нерабочий лагерь. Но я думаю, что наши тюремные будни — с тоской глаз, устремленных в потолок по ночам, и безнадежностью дней — еще ярче подчеркнуты попытками уйти в смех от желания повеситься.
И вот еще одна такая страница.
В нашу тюрьму привезли арестанток, женщин. Ничего не может быть страшнее этих несчастных среди вони и ругани, среди грубости и грязи тюрем и пересылок...
Сидели они на нашем втором этаже в дальнем откосе бокового коридора, и мы их, конечно, никогда не видели. Но слышали их голоса, когда утром надзиратели проводили их, униженных мужским надзором, в уборную. Порядок в тюрьмах таков, что по утрам поочередно выводят камеры в уборные и там, заодно, выливают парашу и умываются. Уборная эта грязна неописуемо, и, входя в нее, задерживаешь дыхание. Идут туда строем по два человека в ряд, дежурные по камере несут впереди парашу. Торжественное шествие...
Мы, когда шли по коридору, всегда старались переговариваться с товарищами в других камерах: слышимость там отличная. Женщины тоже обычно здоровались со своими невидимыми поклонниками, а страждущие и изнывающие кавалеры, столпившись в камерах у дверей, кричали наперебой приветствия. Выглядело это смешно и грустно. Но если люди находили в этом какую-то отдушину, то следовало с этим мириться. В числе горячих поклонников прелестей наших соседок был и Володя Стропило. Чтобы увидеть объект своих мечтаний, он сделал приспособление для открывания «глазка», и раза два думал, что он что-то или кого-то увидел — восторгу его не было границ.
