Тяга из зоны была так велика, что и это зрелище не остановило. Спустя несколько недель в нашей колонне был совершен беспримерный по выдумке и спокойствию побег.
Когда колонна пересекала наискось шоссе города, то по этому же шоссе шли вольнонаемные люди, и один наш зэк сделал то, до чего и мы могли бы додуматься: он вынул из-за пазухи штатскую шапку, надел ее, сорвал номера и, выждав секунду, когда конвоир отвернулся, вышел из ряда заключенных и смело пошел назад, навстречу конвою, шедшему сзади. Солдаты обругали его, посчитав, что какой-то «вольняшка» слишком близко подошел к колонне: ведь в телогрейках ходили все кругом. Лишь у ворот, через 20-30 минут, при пересчете была поднята тревога: побег!
Потом и Виктор принял косвенное участие в побеге: к нему подошел один заблатненный парень и попросил отвлечь на несколько минут внимание часового, стоящего на вышке забора. Виктор влез на крышу, на второй этаж недостроенного дома, стоящего почти напротив вышки, и начал... танцевать. Часовой на вышке явно заинтересовался. Виктор уморительно прыгал и делал самые неожиданные жесты и «па» — часовой уже хохотал в восторге от представления.
Я стоял внизу и видел, как блатной, по просьбе которого делал все это Виктор, поднес к проволочной ограде две длинных и широких доски. Выждав момент, когда часовой вытирал слезы смеха, парень с отчаянной смелостью поставил одну доску как трап на проволоку и доски забора и, взяв в руки вторую доску, пошел вверх. Все это происходило днем, в двадцати пяти метрах от пулемета и автомата часового... Добравшись по качающейся доске до забора, арестант спустил за запретзону вторую доску и побежал по ней вниз!
А часовой вошел в азарт от выступления Виктора: хохотал и бил ногами по ограде своей будки на вышке. Еще через несколько минут Виктор прекратил свои прыжки и быстро ушел с крыши: в любую минуту часовой мог увидеть доски и тогда, конечно, понял бы, для чего Виктор развлекал его...
Мы с Витей побежали в обогревалку и через несколько минут услышали стрельбу и сигнал сирены: побег! Все в порядке.
На душе было взволнованно и радостно: ведь мы тоже готовились, хотя пока только внутренне, к побегу.
Поздно вечером пришел к нам «воспитатель» — да, да, была и такая должность в лагерях... И начал нам читать лекцию о том, как хорошо живется в СССР. Его никто не слушал, кто-то крикнул: «А когда нам здесь станет лучше жить?»
Офицер начал говорить, что надо хорошо работать, выполнять указания начальства и тогда — совершенно всерьез пообещал он (это не была шутка, мои наивные читатели на далеком и еще неопытном Западе) — «тогда мы вас будем хоронить не нагишом, а в белье». Никто этому не поверил: трупы всегда вывозили голыми.
