Лицо рыцаря было бледно от отваги и предчувствий.
Под полом что-то шуршало, шелестело и шептало. Это суфлёр приставал к благородному рыцарю:
— Иван Пантелеевич, что это с вами? Кого вы стесняетесь? Начинайте! Сколько можно ждать? Вот слова… Повторяйте за мной.
Но рыцарь, наморщив лоб, сам вспомнил слова роли, вскинул левую руку без меча и в совершенной тишине прочитал:
Шелка на дорогу: идёт Королева.
Victoria mea!
Народ расступается справа и слева.
Victoria mea!
Весёлые пляски вкруг Майского Древа.
Victoria mea!
Отпито из чаши победного гнева.
Он читал раскатистым голосом, и голос его проникал, наверное, в самые дальние комнаты здания и летел по улицам посёлка в степь. А из глубины сцены навстречу Нурлану всё выбегали и выбегали средневековые люди и выстилали пол ветками карагача и белой акации. Вокруг зелёного дерева кружился хоровод и пел песню.
Какую?..
Сквозняк прошёлся под рубахой у Нурлана: эта песня не раз снилась ему во сне! Во сне, как и сейчас, наяву, в ней было много женских голосов; они сплетались, обжигали душу не до ожогов, обнимали её и уводили в дивные страны; и такая тайна, чистота и упование на счастье жили в этой песне, что когда Нурлан просыпался, то ладошками убирал со щёк слёзы и напрасно пытался вспомнить её.
Песня навещала его сны и только сегодня пришла в его явь, так ошеломляюще внезапно, что он не успел заплакать.
А из глубины сцены медленно шла королева в голубом платье, шитом серебром, облачно-белых туфлях и золотой короне. Обильные, медно-рыжие волосы её переливались и были в продуманном беспорядке рассыпаны по плечам, а лицо было неизъяснимо прекрасно и печально.
За королевой шёл паж в лиловом берете и держал на весу краешек её шлейфа.
Нурлан позавидовал пажу:
«Почему это не я?..»
Королева встала у края сцены и белой ладонью плавно обвела вокруг, ограждая сцену и никого не пуская в её заповедные пределы, залитые лучами прожекторов.
К королеве подошёл человек с засаленной косичкой, подведёнными глазами, выщипанными бровями и замысловато поклонился.
— Это заречный посол, — зашептал Богдан. — Меня пробовали на эту роль…
— Не меша-аай, — простонал Нурлан, боясь пропустить хоть миг из роскошного действа.
— Роль очень трудная, — шептал Богдан.
Но Нурлан ладошками, как наушниками, прикрыл уши с обеих сторон, чтобы слышать только то, что говорят на сцене. Он так смотрел на королеву, что королева почувствовала его взгляд и, выслушивая медоточивые речи заречного посла, милостиво улыбнулась Нурлану.
