Мальчик высовывается из-под одеяла и замирает: за дверью кто-то фыркает и торкает совсем не по-стариковски:
— Форк!.. Торк!.. Ооо…
Похоже, что маленький ягнёнок прибежал, всё обнюхивает и всё ему тут в диковинку.
Только как он в квартиру-то попал?
— Ох! — вздыхает гость за дверью.
Так умеет только один Богдан, когда разучивает роль:
«Ох! Тяжела ты, шапка Мономаха!»
Всё понятно: на кухне сидит сам Богдан. Почётный гость, самый сильный человек в детсаде.
Вот визит, всем визитам визит.
Визитище!
— Я сейчас! — обрадованно кричит Нурлан, сбрасывает одеяло, натягивает брюки и рубашку. Застегнуться на все пуговки у него не хватает терпения, и, путаясь в одежде, мальчик выбегает на кухню.
Богдана там нет. А кто шумел-то?
Пыхтит. Кряхтит.
Вверх ползёт.
Недосмотришь — упадёт.
Но не больно ему.
Почему?
Вон оно что: на столе стоит корчага, а в ней пучится белое, как сметана, тесто.
Закрыть его чем-нибудь, чтобы поутихло!
Нурлан оглядывает сложное кухонное хозяйство, выбирает доску, на которой стряпают пельмени, и нахлобучивает её на корчагу.
Тесто не дышит, словно и нет его.
Порядок! Где наша не пропадала?
Нурлан потягивается, зевает и собирается пойти полежать, как вдруг доска-хлебница начинает крениться и из-под неё белой Кудриной вылезает тесто.
Упрямое!
— Куда ты? — чуть не плачет Нурлан. — Чего тебе в квашне-то не сидится?
Тесто не слушается — ползёт во все стороны. А доска-хлебница — набекрень.
Может, его отбавить, чтобы в корчаге просторней стало?
Вокруг корчаги, как цыплята вокруг наседки, Нурлан собирает кастрюли и кастрюльки — белые, синие, коричневые. Половником мальчик зачерпывает тесто. Оно берётся податно, густое, вязкое, затягивает половник к себе и не отпускает.
Ни туда, ни сюда.
Один черен торчит из теста.
Что ты будешь с ним делать, а?
Нурлан подвигает стул, взбирается на него и тянет черен вверх, пока хватает сил. Тесто тянется за черпаком, встаёт белым столбом и — надо же! — обрывается.
Оно звучно шлёпается в квашню и опять принимается ворочаться, форкать и торкать. А у Нурлана остаётся половник. Тесто свисает с него, и сколько ни тряси — не стряхивается.
Пристало, как пристыло.
Нурлан запрокидывает голову, ртом ловит тесто, свисающее с половника, с наслаждением ест его — сырое, кис-слое и немыслимо вкусное.
Пока человек наслаждается жизнью, тесто перевалило через край корчаги и подбирается к столу. Замешкавшись, оно опускается на столешницу и ползёт по ней, куда ему вздумается.
Не сводя глаз с теста, Нурлан чисто-начисто облизывает половник, слезает со стула, не брякнув, кладёт половник па стол, пятится к выходу, спиной открывает дверь и зовёт:
