Но были и такие источники средств, о которых Симанович даже стесняется заикнуться. «…Я доставал Распутину деньги из особых источников, которые, чтобы не повредить моим единоверцам, я никогда не выдам». Вот так! Чтоб «не повредить моим единоверцам». Туг и ежу понятно, что это за источник.
Единоверцев он не хочет «подставлять», а вот императрицу… С потрясающим простодушием он рассказывает о том, как подкупал ее.
«Скупость царицы при дворе, — пишет он, — вошла в поговорку. Она стремилась даже в мелочах экономить. Ей было до того тяжело расставаться с деньгами, что она даже платья покупала в рассрочку».
И далее:
«Мне была известна ее бережливость и на продаваемые драгоценности я назначал очень низкие цены. Купивши что‑нибудь у меня, она потом справлялась у придворного ювелира Фаберже о цене, и, если он удивлялся дешевизне, государыня была очень довольна. Для меня, конечно, было самое важное — благожелание царицы. Часто покупала она драгоценности также в рассрочку. Я шел всегда ей навстречу и этим доставлял ей особенное удовольствие. Лица ея окружения также стремились при покупке драгоценностей к уступкам с моей стороны. Я охотно уступал им, чтобы завоевать расположение этих лиц ко мне. Потом уже эти лица старались сослужить мне».
Понятно теперь, почему он так быстро был возвращен со ссылки.
Началось все с княгини Орбелиани. Она представила Симановича царице. А в дом княгини Орбелиани он проник с помощью братьев Витгенштейн, служивших в личном конвое Императора. Ради знакомства с ними он опоздал в Киев, где громили его магазины и убивали родственников. А до знакомства с этими братьями он ходил по ночным кабаре, бильярдным, карточным домам и прочим злачным местам, заводя многочисленные знакомства с разными людьми. До тех пор, пока не сошелся с людьми, близкими к придворной службе. Вот те маленькие щели, в которые он начинал проникать ко двору. Вот как начинают раскалывать монолит.
От завсегдатая ночных борделей до придворного ювелира! От никому не известного киевского ювелиришки до «еврея без портфеля», как в шутку себя именовал сам Симанович, имея в виду свою негласную должность личного секретаря всемогущего Распутина.
Весь этот бардак, всю эту продажность царедворцев видел Николай. Но что он мог противопоставить этому, если даже благоверная не гнушалась еврейскими подачками?! Он мучительно искал выхода из этого положения и не находил: все и вся вокруг него продавалось и покупалось, как на паршивой барахолке. И тогда, отчаявшись, наверно, в минуты крайней безысходности, он бывал резок и даже груб. Правда, об этом почти не пишут его приближенные. Есть в воспоминаниях некоторых совершенно незначительные свидетельства о его резкости и грубости, но и то они приводятся с разными смягчающими оговорками и пояснениями.
