Джеймс ничего толком не сказал, но по его реакции Роуз видела: потеря была, и это не выдумка. Кого-то он оставил там, откуда невозможно вернуться, и до сих пор казнит себя за случившееся. «Пустыня изменила мою жизнь, и теперь до конца дней своих я не перестану думать: что было бы, если…» – если что? Если б он успел на помощь? Спас от болезни? Пристрелил рогатую гадюку? Или все это домыслы, пустыня ни при чем и потеря Джеймса – не ее вина?..
Роуз пошевелилась и вздохнула, будто бы во сне, и кузен осторожно обнял ее за плечи, устраивая поудобнее. Карету покачивало, лошади бежали ровно. Жаркий ветер теребил полотняные занавески, клубком сворачиваясь в игре теней и света.
«Я люблю то изумительное чувство, которое возникает, когда понимаешь: ты все делаешь правильно. Правильно для себя. Существует множество правил, которым мы обязаны подчиняться, однако где-то глубоко внутри нас спрятаны точные весы. Мы можем положить на них событие и понять, нравится оно нам или нет. Взвесить, оценить, почувствовать. Когда все верно, когда идешь правильной дорогой, то где-то в груди возникает и ширится тихий восторг. Больше ничего не нужно делать – только внимать тому, о чем говорит с тобою мир».
Заночевали в Лейрии – старом городке, где в пятнадцатом веке расположил свою резиденцию Папа, а ныне о минувших временах напоминал лишь замок на холме, глядящий на город рядами темных проемов в открытых галереях. Мало кто выражал желание путешествовать по небогатой Португалии, а потому гостиница была полупустая – дряхлая, скрипучая, вздыхающая. В комнатах Роуз сквозняк гулял по полу, пробираясь в щель под громадной дверью; по каменной плитке струились еле видные узоры. Из окна открывался вид на улицу – невысокие домики, аккуратная черепичная волна, окрашенная в ярко-алый цвет заходящим солнцем. Оно, раздутое, садилось за холмы, но Роуз помнила, что за ними лежит океан.
Вдоль всего здания гостиницы тянулась галерея – красивая, увитая виноградом, с резными каменными столбиками. Пока миссис Браун возилась с вещами, Роуз поднялась туда и долго стояла, прислонившись щекой к прохладному столбу и глядя, как садится солнце. И ничуть не удивилась, когда кто-то прикоснулся к ее плечу, – она знала, что это Джеймс.
Кузен встал рядом и посмотрел на крыши и небо. Никто не выходил больше на галерею, в гостиничной столовой как раз сервировали ужин, а улица была пустынна. Никто не помешает разговору.
