Кузен усмехнулся.
– Бог знает, сколько они хранили это. Кавалерийский палаш времен войн Наполеона! Причем английский, судя по клейму. – Он коснулся рукояти левой ладонью. – Когда Веллингтон пришел сюда на помощь союзникам, все эти горы, все долины были залиты кровью – за каждый клочок земли дрались с французами. Около Лиссабона сохранились остатки Торрес Ведрас, гигантских укреплений, которые задержали продвижение наполеоновских войск. А затем англичане погнали их обратно, через Португалию и Испанию.
– Зато вам достался палаш, милорд.
– Нет ничего настолько плохого, чтоб для чего-нибудь полезным не оказалось. Он, конечно, старенький, но сталь отличная, да и хранили его хорошо.
– Джеймс, ты ведь не думаешь, что тебе придется этим раритетом… драться?
Он хмыкнул.
– Опасаешься, я поставлю зазубрины на реликвии? Хочешь выгодно продать его коллекционерам?
Роуз, конечно, утешало, что Джеймс так развеселился, но она-то задавала вопрос серьезно.
– Нет. Я беспокоюсь за тебя.
– Тебе стоит побеспокоиться за лорда Каррингтона. Вот кому не повезет сегодня вечером… Едем рысью, дальше хорошая дорога. – И, не дожидаясь ее ответа, кузен послал коня вперед.
Они сделали только один короткий привал, чтобы передохнуть, и Джеймс выпил половину вина из фляги, едва притронувшись к еде. Роуз теперь тоже кусок в горло не лез, ее начала колотить нервная дрожь, появился запоздалый страх. Их с Джеймсом чуть не убили утром. Это невозможно. Так случилось. Она съела по куску хлеба и сыра, не чувствуя вкуса, и снова забралась в седло.
Солнце уже тронуло вершины гор, когда всадники доехали до маленького поселения – одна улица, десяток домов. Джеймс сказал, что деревня называется Педрегульхо, а в лесу над нею как раз и расположен дом Серхио Переса. В поселение заворачивать не стали, объехали его по верхней тропе. Роуз подняла голову, разглядывая крутые склоны, ощетинившиеся пиками скал и сосен. Лес тут рос густо, под сенью деревьев лежала плотная тень: этот склон горы был обращен на восток и сейчас медленно, неотвратимо погружался в сумерки. В Педрегульхо по-вечернему орали петухи, из труб валил дым. Роуз видела, как отару овец погнали к загону. Лежавшее в долине овальное озерцо отразило последний попавший на него солнечный луч, а затем вода потемнела, сделавшись неправдоподобно синей.
На усыпанной хвоей тропе лошадиный шаг стал глухим; в ветвях возились птицы, щебетали, устраиваясь на ночь. Джеймс по-прежнему ехал впереди, и когда он остановил лошадь и поднял руку, Роуз мгновенно натянула поводья. Путники ждали, вслушиваясь в лесные шорохи, в беззаботную возню птах и дыхание ветра в кронах. Наконец Джеймс спешился, знаком велел Роуз сделать то же самое и повел лошадь в поводу. Шли недолго – открылась лощина, вся в кудрявых, весенних еще зарослях орешника, и кузен осторожно спустился вниз.
