«Мир болен. Когда-то ему нанесли рану, и с тех пор из мира уходит свет. Легенды про смерть светлого бога, о похищении богини света, история про Змея и яблоко – все они об одном и том же. Когда-то с миром что-то случилось и продолжает случаться в жизни каждого из нас. Черный сквозняк из невидимых трещин. Когда это происходит, каждый делает свой выбор».
Голос Ворона звенел в мозгу, как живой.
- Какой? – пробормотал я, уже зная ответ.
Голос усмехнулся.
«Открыть подвал. Или стать тишиной внутри грома. И биться за то, что тебе дорого».
Я остановился у двери. Поворачиваясь лицом к тому, что шло из Тумана, я почувствовал, как шевелятся и седеют волосы на голове.
«Удары сердца твердят мне, что я не убит,
Сквозь обожженные веки я вижу рассвет.
Я открываю глаза — надо мною стоит
Великий ужас, которому имени нет»…
Мрак вытягивал остатки сил и пробирался внутрь тоскливым предчувствием смерти.
« Я знаю то, что со мной в этот день не умрет.
Нет ни единой возможности их победить.
Но им нет права на то, чтобы видеть восход.
У них вообще нет права на то, чтобы жить»…
Я хриплю последнюю песню из последних сил.
А как иначе?
«И я трублю в свой расколотый рог боевой,
я поднимаю на битву погибшую рать;
и я кричу им «вперед!», я кричу им «за мной!»,
раз не осталось живых, значит, МЕРТВЫЕ, ВСТАТЬ!»
[3] В темноту ударил столб света, будто где-то сверху врубили мощный прожектор, и мрак закричал на сотни голосов. В луче струились человеческие фигуры. Они снова были рядом. Те, кого я отпустил, вернулись. И мрак гремел и трещал, будто мокрое от грозы небо, а блики света мелькали, как веселые клинки, и дрожали золотые нити, которые связывали всех. Тьма вздрогнула, съежилась – и взорвалась салютом разноцветных сверхновых и вытянулась в парсеки звездной пыли новеньких галактик.
**
Когда все утихло, я осторожно приоткрыл дверь. Шагнул вперед, щурясь от непривычно яркого света.
За порогом оказался обычный питерский дворик, уютно устроившийся под желтыми кронами старых деревьев, такой тихий, что я не сразу ощутил его странность. Люди, шагавшие к подъезду, собака, вылетевшая порезвиться на газон, и даже голуби, вспорхнувшие с асфальта, застыли в воздухе, как восковые фигуры.
Я вышел на такую же неподвижную улицу: замершие авто и пешеходы, стая чаек, будто вмерзшая в синюю глыбу неба над крышами Васильевского острова.
Мой мир застыл в ожидании моего выбора.
- Все нормально! – махнул я рукой. – Я вернулся. Поехали!
