Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту | страница 7
Только в окончательной ее редакции первая часть пополнилась «парадом» обломовских визитеров — Волкова, Судьбинского, Пенкина, вместо которых общество Ильи Ильича здесь первоначально составляли лишь слуга Захар, безликий Алексеев и вульгарный Тарантьев. Недвусмысленно негативная оценка Обломовым «образа жизни» этих его посетителей, на первый взгляд деятельных и преуспевающих петербуржцев («И это жизнь! — Он сильно пожал плечами. — Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается?» С. 20), стала дополнительным аргументом в пользу Ильи Ильича, понимающего, в отличие от его гостей, несовместимость мелочных страстей и одних материальных интересов со свободой и гармонией человеческой личности. В целом содержательный результат изменений, внесенных автором «Обломова» в начальный текст его первой части, знаменовал победу в Гончарове художника общечеловеческого уровня над всего лишь великолепным бытописателем, «первоклассным жанристом» (С. Венгеров), каким ошибочно считали знаменитого романиста некоторые из его российских и европейских современников. Победа эта отвечала осознанным устремлениям Гончарова, таким образом сформулировавшего свое писательское кредо: «Одна подвижная картина внешних условий жизни, так называемые нравоописательные, бытовые очерки никогда не произведут глубокого впечатления на читателя, если они не затрогивают вместе и самого человека, его психологической стороны. Я не претендую на то, что исполнил эту высшую задачу искусства, но сознаюсь, что она прежде всего входила в мои виды» (6, с. 443). Не локальный («местный») социально-бытовой тип (русский патриархальный барин), а универсальный характер общенационального и всемирного масштаба нашел свое воплощение и в итоговом образе Ильи Ильича Обломова.
И все же совершенно избежать известного противоречия между Обломовым первой части (даже в ее переработанном виде) и Обломовым частей последующих в полной мере Гончарову не удалось, хотя сюжетно оно ослаблено появлением и в заключительной части романа среди посетителей Ильи Ильича Тарантьева и Алексеева. «Дело в том, — пояснял Гончаров в „Необыкновенной истории“, — что в <…> первой части заключается только введение, пролог к роману, комические сцены Обломова с Захаром — и только, а романа нет!» (7, с. 407). Опасаясь, что указанное противоречие заметят и читатели, писатель предвосхищал их возможное недоумение. «Если кто, — пишет он в 1858 году в Симбирск брату Николаю, — будет интересоваться моим новым сочинением, то посоветуй не читать первой части: она написана в 1849 году и очень вяла, слаба и не отвечает остальным <…>, написанным в 1857 и 58, то есть нынешнем году. А в 1849 году у меня самого еще неясно развился план всего романа в голове, да и меньше зрелости было. Оттого она и должна сделать дурное впечатление…»