Маша говорила излишне громко. Ее бравый рассказ, вероятно, был слышен соседним столикам.
Маша ринулась ртом в чашку, будто в пучину, вынырнула с густой кофейной бахромой на губе.
— Он скончался от рака поджелудочной. Это произошло из-за тех ужасных таблеток, которыми его пичкали. Он чудовищно растолстел, у него вылезли все волосы…
За ближним столиком произнесли: — Усы, как у ебаной лисы! — юные голоса расхохотались.
Маша почему-то приняла «лису» на свой счет. Она утерла усатенькую губу и, взяв капучино, пошла на врага. Я не успел еще ничего понять, как Маша, выкликнув отчаянное междометье, плеснула в грубиянов. Я одеревенел от неловкости.
Милая — и смех и грех. Зазвенели ложки и блюдца. Опрокинулись два стула. Пострадавшая — смешливая девица в белой кофте — сидела точно после выстрела в грудь, растопырив глаза и руки. Ее соседка восклицала: — Оля-а! Оли-и-чка-а! — и удаляла салфеткой капучиновые раны. Маша, похожая на тютчевскую Гебу, потрясала громокипящей порожней чашей. Дружок раненой девицы отряхивал брючину. Вся курящая резервация, вначале онемевшая, загомонила: что такое, что за ужас? Прислуга Кофе и Хаоса уже спешила на погром. Измаранный дружок двинулся было к Маше — нерешительное лицо его выражало «казнить нельзя помиловать». Вдруг остановился, пораженный: Маша вращала головой, как пращей. Приоткрыла рот и повалилась. На полу принялась содрогаться, изо рта показалась негустая слюна, словно Маша выпускала на волю выпитое пенное капучино. Кто-то крикнул, что нужно срочно вызвать скорую, соорудить кляп, чтобы Маша не прикусила язык.
Я так и не понял, был ли это настоящий припадок или она симулировала падучую. Маша охотно приняла ухаживания всех сердобольных, послушно закусила импровизированные удила из скрученной жгутом салфетки. Поколотившись еще пару минут, она встряхнулась, как собака, быстренько встала и обратилась ко мне своим выпуклым лбом: — Лазоревый! Везите меня домой…
Я остановил на дороге азиата-кочевника, кое-как запихнул Машу в машину, сунул ей пятьсот рублей. Она цеплялась, норовила вывалиться на тротуар, тянула руки: — Не уходите! Простите!..
— Дорогая, вы ни в чем не виноваты!.. — Я утрамбовывал Машу поглубже, пришпоривал водилу: — Да поезжайте же, черти вас дери!
Уехал, увез. Милая, в тот вечер я о тебе не вспомнил. Я был полон Машей.
Она перезвонила через пару часов. Я слышал улицу. Маша прокричала, что азиат пытался ее изнасиловать, отобрал пятьсот рублей и выбросил по дороге — она бы расшиблась насмерть, но выжила, благодаря физической подготовке — два года фигурного катания по Дому пионеров — успела сгруппироваться и приземлиться на бок.
