— Как! Ты так рассуждаешь и сделаешь это? — вскричал Люс, растроганный до слез таким доказательством преданности старого полицейского.
— А почему бы и нет, Люс? — отвечал Гертлю. — Мы — старые служаки, видавшие всякие виды, и зря болтать нам уже не след. Что касается меня, то я здесь вижу только невинно осужденных, твоих отца и мать, умерших с горя, твою невестку, пропавшую вместе с дочерью и оставшуюся без хлеба и без пристанища. И я в этом случае не на стороне правосудия, раболепствующего перед сильными, перед герцогами де Жерси и Тренкарами, а я стою за правосудие независимое и справедливое, то, которое всецело на стороне твоей семьи и многочисленных жертв, принесенных этими негодяями в угоду своему честолюбию и желанию скрыть свои собственные преступления… Итак, решено — мы составим контрполицию и будем выслеживать наших собственных агентов.
— Для этого нужно преодолеть немало затруднений. В высших сферах будут возмущены этим рядом преступлений, совершенных в одну ночь, и при отрицательном результате розысков может случиться, что де Вержен будет смещен с должности в сорок восемь часов, а это чрезвычайно осложнит дело.
— Каким это образом?
— Это тайна, которую он не мог мне доверить, но, судя по тем намекам, которые он высказал, я понял, что он находится, хотя и по другим мотивам, в положении весьма близком к нашему, так как старается свести на нет расследование, предпринятое по приказанию главного прокурора, и результаты которого могут повести за собой позор для одной из самых древних фамилий нашего аристократического предместья.
— Вот было бы ловко, если бы это дело имело связь с нашим!
— Я, как и ты, предчувствую это… Последние двадцать четыре часа мы живем в атмосфере каких-то тайн, которые совершенно сбили нас с пути; нам же нужно лишь спасти моего брата и Дютэйля, поставивших себя в ужасное положение — ведь что бы мы там ни говорили, но мы все-таки живем в правильно организованном обществе, которое не допускает мести, и если эти двое попадутся, то эшафота им не избежать. И нужно спасти также де Вержена, который дал мне понять, что вопрос о продолжении его службы в префектуре — это для него почти что вопрос жизни и смерти.
— А эти три преступления настолько важны как по социальному положению жертв, так и по той обстановке, в которой они совершены, что, если мы не примемся за розыски, то это сделают другие раньше нас; если мы не найдем преступников — другие их найдут. Раз дело будет направлено к расследованию, — а это случится сегодня, даже раньше полудня, — то они минуют нас; судебный следователь будет поступать, как ему вздумается, возьмет помощников, с которыми он обычно работает и к которым питает доверие, и если он обратится не к нам, то мы не будем в состоянии изменить хода следствия… Если, — продолжал размышлять Гертлю, — тождественность оружия во всех трех случаях и это проклятое слово «вендетта», повторяющееся на каждом клинке, помогут понять прокурорскому надзору, как и нам, что удар нанесен одной и той же рукой, то все три дела могут быть переданы одному судебному следователю, а это представляет собой обстоятельство исключительной важности. Не будь этой тождественности, все три дела были бы переданы разным следователям, что помогло бы запутать всю эту историю, и нам не стоило бы почти никакого труда сделать так, чтобы в ней совершенно невозможно было разобраться.
