Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V | страница 26

А вот распоряжения Милорадовича и грозные атаки русских на отступающих французов. «Дарю вам, ребята, эту колонну», говорил он (Милорадович), подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, т. е. к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов, и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.

Кн. С. И. Гагарин.

А ненависть к неприятелю? Вот русские, — между ними Каратаев и Пьер, — в плену у французов, — и нет следа ненависти между обоими неприятелями. Французы ласково называют Каратаева «Платош», обмениваются услугами и даже понимают тончайшие движения души один другого, совершенно не понимая языка. К русским попадает в плен французский капитан Рамбаль со своим денщиком Морелем, и опять-таки, кроме забот и предупредительности, нет ничего в этих отношениях. Но иные чувства, иные отношения проявлялись сразу, как только какая-то внечеловеческая сила воодушевляла и толкала их, и тогда, не считаясь с распоряжениями начальников и остроумными планами генералов, все делалось само собою. «Дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупою простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».

С. С. Апраксин. (Пис. Лампи).

Так сила вещей и закон необходимости подняли «дубину», которая сокрушила все. Но, сколько бы Толстой ни настаивал на невозможности постигнуть «совокупность причин», для историка сила вещей может быть прочитана в расположении общественных сил, в отношениях различных общественных категорий, в составе общества. Толстой дает замечательную картину жизни одной группы общества, и, смотря на эту картину, мы заранее видим, что окончательного поражения это согласное, не раздираемое сомнениями, включающее в себя действительную elite по уму и образованности так же, как по знатности, богатству, чопорности и легкомыслию общество не может быть побеждено. Кроме легкомыслия, которое при известных условиях огромная слабость, при других — большая сила, здесь — сила стойкости, сила веры в невозможность других общественных отношений и в собственные силы. Если легкомыслие побуждает праздновать поражения, как победы, и таким образом препятствует критическому отношению к действительности, то оно же поддерживает веру в силы и несокрушимость, а отсутствие сомнений создает условия благоприятные для согласного единения в общем деле. В «Debacle» Золя мы на нескольких стах страницах знакомимся с передвижениями отряда, который начал кампанию криками «a Berlin». Отряд идет в одно место, передвигается в другое, питается слухами, начинает жить сомнениями, понемногу дезорганизуется, теряет дисциплину, теряет стойкость. Он еще не встретился с неприятелем, но уже разбит, уже раздавлен силою вещей, «печальным законом необходимости». В «Войне и мире» — обратное. Слышно о поражениях, известно о победах неприятеля, нельзя и представить себе всех бедствий, связанных с проникновением неприятеля в страну, но, знакомясь с этим обществом, вы с трудом верите в возможность окончательных поражений, вы видите в его спокойствии и стойкой вере в свою правоту и силу — залог окончательной победы. Вы знаете, что, действительно, объединятся в общем деле и те передовые, сильные не только богатством и знатностью, но умом, пытливостью, сознанием действительного достоинства, элементы, которые позднее почти совсем покинут «первенствующее сословие», и другие, чванные, ищущие «рублей, крестов и чинов». В Бородинском сражении князь Андрей лежит смертельно раненый рядом с глупым, пошлым, гаденьким и животно-красивым Анатолем Курагиным. В партизанской войне принимают участие, рядом с честным гулякой и рубакой Васькой Денисовым, чистый увлекающийся, славный мальчик, Петя Ростов и органически-испорченный, наглый, храбрый до дерзости дуэлянт и шулер Долохов. И даже Пьер, который никак не мог найти себе места в обществе, который колебался между дипломатией и военной службой, который искал правды при помощи масонов и признавал когда-то Наполеона величайшим человеком в мире, — даже Пьер чувствует необходимость возложить на себя бремена тяжкие для работы в общем деле. Перед ним раскрывается неизбежность самопожертвования, необходимость убийства Наполеона и орудием убийства, мстителем за бедствия родины, за несчастия человечества должен быть не кто иной, как он сам, Пьер Безухов или, как переиначивал он в своих вычислениях и стремлениях подогнать свое имя к числу 666, l'Russe Besuhof. Угрожавшая ему смертная казнь, плен, лишения были последствием этой его решимости пожертвовать собой ради спасения России от французов. А рядом с этой готовностью Пьера, князя Андрея, Пети Ростова, Долохова и даже Анатоля Курагина жертвовать жизнью, — готовность других бросить имущество ради общего дела. Наташа Ростова предлагает бросить все имущество, собранное и связанное на десятках подвод, и отдать подводы под раненых, которых вместе с здоровыми надо отправить из Москвы; с наставлениями увлекающейся девочки соглашается старый граф, ее отец, и даже графиня-мать, ранее утверждавшая, что здесь «на 100 тысяч добра» и что «на раненых есть правительство», даже она соглашается, что общее дело должно вытеснить частные интересы, и отдает под раненых подводы, предназначенные для «добра».