— Товарищ Шухмин… а-а-а-а-товарищ Шухмин… Машина готова… Время лететь.
Шухмин быстро поднялся и, не прощаясь с Ексей, побежал к берегу.
Екся долго смотрел ему вслед, затем, повернувшись к чуму, позвал свою хабинэ и сказал ей по-самоедски:
— Слушай, женка, этот большой шаман русак сказал большое несчастье самоедам…
— Мор на оленей придет?
— Постой, не перебивай. Хорошо бы только мор, а то он говорит, что сам купец от царя придет.
— Нет, Екся, не может это быть. Он пьяный был этот твой русак-шаман.
— Ах, женка, хорошо бы если бы он и вправду это от водки придумал. А все-таки надо на совете об этом в тундре говорить.
— Почему не говорить… а только я думаю, что спьяну, — спокойно сказала хабинэ и пошла засыпать чаю в ведерный котел, кипевший на тагане посреди чума.
Екся вынул руки из рукавов и стал чесать себе живот, глядя на чаек, вышитых гладью на голубом своде шатра, под которым живет Нум. «Нум наверно знает, пьян был русак или не пьян. А только сдается мне, что женка права — пожалуй, пьян». Екся кряхтя встал и пошел в чум пить чай.
Шли дни и шли ночи, неотличимые друг от друга. Дни, как ночи, и ночи, как дни. Иногда озаренные тусклым солнцем, а чаще укутанные в мокрую кисею тумана. Команды иностранных судов Енисейской экспедиции, непривычные к постоянному свету, путали вахты, спали днем, ночью играли в карты и слушали граммофон. А когда подходила страда и льды зажимали черные коробки между сверкающих аквамаринами глыб, люди и вовсе не спали от постоянной возни на палубе, от скрежета льдин о железные борта, гулко разносившегося по всему кораблю. Капитаны и штурмана не сходили с мостиков, коньяком и виски восполняя тепло, уходившее через шкуры мохнатых шуб. Но возня матросов на палубе, грохот машин и изнеможение кочегаров, ругань капитанов и штурманов — все это пропадало напрасно. Если к судну, неосторожно залезшему в лед, не подоспевал ледокол, оно беспомощно застревало. Антенна ледокола не успевала принимать воплей голландских, английских и немецких капитанов, наперебой утверждавших, что если сейчас же не выручить, то их судно ждет участь «Тегетгофа»[12].
Так было на пути с запада на восток, когда один ледокол должен был протащить от Вайгача до Ямала двадцать восемь кораблей с импортными грузами. Почти то же самое началось по выходе судов в море с экспортными грузами на пути с востока на запад.
Впрочем теперь было еще хуже. День отгородился от ночи длинными серыми сумерками. На темнеющем небе стали появляться редкие бледные звезды. Лед утратил свою подвижность. На просторе белых полей стало меньше разводьев и трещин. Реже набегал туман. Вместо тумана с севера двигались темные тучи, сыпавшие на своем пути большие хлопья снега, Чаще стали ныть ванты. Иногда нытье переходило в протяжный вой. За воем шел визг и тонкие жалобные крики. Под вскрики и визг такелажа кружились и плясали серые призраки снежных столбов. Все, кроме вахтенных, убегали с палубы.
