Первое, что его поразило: собак было двое; но он сейчас же сообразил, что, вероятно, две других сорвались в пропасть. Следующей его мыслью была мысль о санях, так как, с санями неразрывно связывалось представление о всех песцах, которые Свэн должен был вынуть из своих капканов во время обхода.
И только в последнюю очередь возникла мысль о самом Свэне.
Но сейчас же и исчезла, так как было совершенно очевидно, что если Яльмар и не разбился при падении, то, повидимому, уже замерз. Мысль о санях, как основная, заняла весь невместительный мозг Иенсена. Он стал их искать глазами и не без труда различил концы полозьев, торчащие из под тела Яльмара.
При мысли о пропавшей поклаже Кнут сердито выругался, помянув неловкость Яльмара: «даже умереть не смог ленивец так, чтобы не погубить с собой и ценный груз». И тут ему пришло в голову, что поклажу можно было бы спасти, если бы компаньон был жив. Но так как сомнений в смерти охотника быть не могло, Кнут сокрушенно пополз обратно.
Его голова быстро подсчитывала те запасы мехов, которые Свэн успел сложить за эту зиму на базах.
Отползши от трещины, Иенсен присел на сани, увлеченный подсчетом. Собаки умолкли, навострив уши в сторону сидящего человека.
Как только они перестали скулить, прекратился и лай собак в трещине. В наступившей серой тишине Кнут совершенно ясно различил стон, который не мог принадлежать собаке. Мозг автоматически зафиксировал быстро всплывшую мысль: «жив».
Иенсен сразу забыл о своих подсчетах, но не двинулся с места. В голове его заворочались трудные мысли о том, что нужно теперь делать, чтобы спасти груз, придавленный Свэном.
Через минуту он решительно поднялся и отвязал своего вожака от палки.
Не было никакого сомнения в огромной ценности запасов Свэна, которому всю эту зиму улыбался случай. Рядом с ним те шкурки, что могли лежать под компаньоном, потеряли для Кнута всякий интерес.
Иенсен решительно сунул ноги в ремни лыж.
Из последних сил Филипка переставлял ноги.
— Совсем худо. Очень худо, — ежеминутно повторял он себе.
Сквозь мечущиеся перед глазами снежные закрутни, не было ничего видно. Снег налипал на ресницы, комьями падал с шапки на лицо.
За крутящейся снежной пеленой Филипка с трудом различал направление. Он твердо знал, что к вечеру должен дойти до Гусиного мыса. Но не имел возможности различить за снегом, где кончается берег и начинается лед пролива. Филипка все больше и больше терял уверенность в том, что найдет мыс.
