Наш командир замялся, обвел всех растерянным взглядом и резко махнул рукой:
— Не время нам ввязываться в эту авантюру. Если мы себя обнаружим, тогда считай, что наш поход закончен. С ходу дуб не свалишь, а лоб расшибешь!
Лицо командира после ночного перехода пожелтело, осунулось, глаза покраснели. Он подошел к комиссару и тихо сказал:
— Скорее уходить надо, пока не поздно.
Комиссар сдвинул мохнатые брови, вытер лысину и, подумав, сказал, что ему нужно обсудить этот вопрос с заместителем.
А стрельба усиливалась. Длинные пулеметные очереди заглушались взрывами гранат. Отдельные разрывные пули с пронзительным визгом пролетали над нами.
За оказание помощи быстро высказались Ерофеев, Кисляков, заместитель командира отряда Соляник, комиссар Панкевич и я.
Командир сдался и приказал Кислякову немедленно выдвинуться с отделением сержанта Юрочки и огнем прикрыть отход группы шмыревцев. Схватив оружие, бойцы отделения скрылись в гуще соснового леса.
Сидя на мшистой земле, партизаны тревожно переговаривались:
— Ну, хлопцы, начинаются дни золотые…
— Перещелкает нас немец, — дрожащим голосом произнес Жилицкий, приспосабливая на спину вещмешок.
— Брось ныть. Рано затянул за упокой, — одернул его Вышников. — Если трусишь, достань запасные штаны из мешка и не каркай.
— Правильно, Иван Иванович! Крой его, — поддержали Вышникова несколько голосов.
— Герои нашлись! Цыплят по осени считают, — не унимался Жилицкий. — Дождитесь вечера — тогда хвастайте. За день много воды утечет…
Серые глаза Жилицкого испуганно бегали по лицам партизан, ища поддержки. Но ее не было. Все смотрели на него с недоумением и презрением. Трудно было сознавать, что за пребывание в Ореховце мы не рассмотрели в этом сутулом худощавом человеке паникера и труса.
— Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, вот как ставят вопрос настоящие люди. А ты на вид и человек, а душонка заячья. Услышал выстрел и уже дрожишь как осиновый лист, в кусты бегаешь… Что будет с тобой, если придется столкнуться с врагом лицом к лицу? Лапки кверху? — пробирал Жилицкого молодой партизан Петя Шиенок.
— Всякое трудное дело страшно вначале, товарищи, — заговорил Панкевич. — Жилицкий обстреляется, и страх пройдет.
— Плохое начало не к доброму концу ведет, — ответил Шиенок и отошел в сторону.
Бойцы отделения Юрочки, едва добежав до высоты, покрытой молодым сосняком, заметили, что к месту боя уже прибыла машина с гитлеровцами и ищейкой. Немцы тотчас ринулись через поляну, стремясь отрезать шмыревцев от леса и расправиться с ними. Кисляков понимал, что каждое потерянное мгновение могло стоить жизни боевым товарищам. Оставив на высоте пулемет и двух автоматчиков для ведения внезапного огня во фланг прибывшему подкреплению врага, остальным он приказал быстро обойти фашистов, залегших в кювете, и по его команде нанести неожиданный удар с тыла. Маскируясь за складками местности и густым кустарником, партизаны быстро пробрались на нужный рубеж. По сигналу Андрея обе группы одновременно открыли внезапный огонь. Часть гитлеровцев замертво свалилась на середине поляны, а остальные, вопя, бросились врассыпную. Немцы совершенно не ожидали такого оборота дела. К шоссе впереди всех мчался длинноногий гитлеровец с овчаркой на поводке. А на него наседал унтер, размахивая парабеллумом.
