— Ближайший городишко вдоль по дороге, — проворчал капитан. — Чего он там строчит в этой дерьмовой книжонке? Он что, подслушивал нас? Мне это совершенно не по душе.
— Как и мне, — угрюмо поддержал подозрительный Чалмерс. — Если он говорит по-английски, то мог без труда подслушать наш разговор. Понимает ли он по-английски?
Пожав плечами, трактирщик почтительно обратился к благородному посетителю:
— Mil perdones, Don Ambrosio. Habia usted ingles?[11]
— Solamente espanol, Chucho.[11]
— Он говорит, что только испанский. Ни один не говорит тут английский, кроме меня, потому что я работай с гринго на norte[12]. Большинство не говорит даже испанский, имеет свой собственный язык…
— Мне на это глубоко наплевать. Единственное, что я хочу знать, что он пишет в своей дьявольской книжонке?
Чучо возвел очи к небесам, будто искал там поддержки и вдохновения.
— Дон Амбросио очень великий человек, он также великий, как это вы говорите, он poeta.
Услышав свое имя, дон с улыбкой обернулся к офицерам.
— Poesia, si.[13] — Перелистав книжечку, он отыскал нужную страницу и принялся читать с пылом истинного южанина:
Мексиканцы, вставайте, настала пора!
Чужеземец глумится над святою землей,
И Отчизна сынов призывает на бой,
Эту нечисть прогнать со двора.
Пусть от грохота пушек дрожит небосвод
И вздымается пламя стеной,
Коль на праведный бой выступает народ,
Нет преграды ему под луной!
Заслышав стихи, заскучавшие офицеры снова сосредоточили внимание на своих жестких бифштексах. Чучо выслушал декламацию стоя, широко распахнув глаза от восторга, и неохотно повернулся лишь после того, как офицеры громогласно потребовали счет. Как всегда, при виде цифр они принялись костерить его, обзывая ворюгой. Он скрепя сердце уступил и все равно содрал с них втридорога.
Лишь когда англичане расплатились и ушли, дон снова перелистал страницы книжки, чтобы проверить свою память. Совершенно верно, гвардейские драгуны и бенгальская кавалерия. А еще бомбейская пехота. И сколько человек умирает ежедневно. Просматривая исписанные страницы, он довольно кивал. Хорошо, весьма и весьма хорошо. Более чем достаточно. Пребывание в этой деревне подходит к концу.
— А ты быстро соображаешь, Чучо, — заметил он, когда трактирщик подошел, чтобы забрать грязную тарелку. — Мне следовало бы вести себя осмотрительнее, но хотелось записать все эти заморские названия, пока не забыл. Ни разу не видал ни одного из мест, что они поминали, но уверен, найдутся и такие, кто там бывал. Твоя идея сказать им, что я поэт, просто гениальна. Ты заслужил все обещанные песо до последнего — и даже сверх того.
