— Гуго Альбертович Могула-Братковский, к вашим услугам… А позвольте узнать…
— Меня, Гугу…
— Гуго…
— Да, да… меня, Гуго Альбертович, зовут просто Родионом Антонычем. Тоже домашний секретарь при главном управляющих всеми Кукарскими заводами, Платоне Васильевиче Горемыкине.
— Очень приятно, — баритоном протянул красавец поляк, заглядывая между прочих в окна, где виднелись лица Анниньки и m-lle Эммы.
— Так уж я сначала вам отведу квартиру, Гуго Альбертович… Эй, кучер, за мной!..
Поляк взъерошил свою красивую русую бородку, передернул широкими плечами и красиво зашагал по двору за торопливо семенившим Родионом Антонычем. Дормез покатился за ними, давя хрустевший под колесами речной хрящ, которым был усыпан весь двор, и остановился в следующем, где в сиренях и акациях кокетливо прятался только что выбеленный флигелек в три окна.
— Вот здесь… — проговорил Родион Антоныч с подавленным вздохом. — Григорий, ты вынесешь вещи, — обратился он к следовавшему в почтительном отдалении швейцару. — Или лучше я сам вытащу чемоданы…
— Нет, уж позвольте мне самому, — с утонченной вежливостью отказался Братковский. — У меня там очень капризные пассажиры сидят.
Молодой человек подошел к экипажу, отворил дверцу и на тонкой стальной цепочке вывел оттуда двух порядочных обезьян, из которых одна сейчас же оскалила свои большие белые зубы на онемевшего от изумления Родиона Антоныча.
— Это… это что же такое, Гуго Альбертович? — проговорил он, машинальным движением снимая перед обезьянами свою соломенную шляпу.
— Обезьяны Нины Леонтьевны…
— Гм… — промычал Родион Антоныч.
«У Раисы Павловны Нерон, а у Нины Леонтьевны обезьяны… Так-с. Ох, уж эти дамы, дамы!.. А имя, должно быть, заграничное! Нина… Должно быть, какая-нибудь черкешенка, черт ее возьми совсем. Злющие канальи, говорят, эти черкешенки!»
— Я теперь обойдусь без вашей помощи, Родион Антоныч, — предупредил Братковский, когда свел обезьян в комнату.
— Отлично, отлично… Я вам пошлю человека: платье вычистить с дороги, сапожки.
— Пожалуй, пошлите, — лениво согласился молодой человек, исчезая в дормезе, откуда выглядывали углы чемоданов и каких-то поставцев.
— Сейчас же…
Родион Антоныч раскланялся с дормезом, в котором сидел Братковский, и уныло побрел к господам музыкантам, размышляя дорогой, куда он денет эту бесшабашную ораву. Пожалуй, еще стянут что-нибудь… Все это выдумки Прейна: нагнал орду дармоедов, а теперь изволь с ними возиться, когда работы без того по горло.
