Так вот что он в ней пишет о вступлении РККА в Польшу 17 сентября 1939 г.:
«...Идем к этой линии национального размежевания, которую когда-то, в двадцатом году, считал справедливой, с точки зрения этнической, даже такой недруг нашей страны, как лорд Керзон, и о которой вспоминали как о линии Керзона, но от которой нам пришлось отступить тогда и пойти на мир, отдававший Польше в руки Западную Украину и Белоруссию, из-за военных поражений, за которыми стояли безграничное истощение сил в годы мировой и гражданской войн, разруха, неприконченный Врангель...
...То, что происходило, казалось мне справедливым, и я этому сочувствовал. Сочувствовал ...и, попав неделей позже, обмундированный по-прежнему в военную форму ...в уже освобожденную Западную Белоруссию. Я ездил по ней накануне выборов в народное собрание, видел своими глазами народ, действительно освобожденный от ненавистного ему владычества, слышал разговоры, присутствовал в первый день на заседании народного собрания. Я был молод и неопытен, но все-таки в том, как и чему хлопают люди в зале, и почему они встают, и какие у них при этом лица, кажется мне, разбирался и тогда. Для меня не было вопроса: в Западной Белоруссии, где я оказался, белорусское население — а его огромное большинство — было радо нашему приходу, хотело его. И, разумеется, из головы не выходила еще и мысль, не чуждая тогда многим: ну а если бы не сделали своего заявления, не договорились о демаркационной линии с немцами, не дошли бы до нее... то кто бы вступал в эти города и села, кто бы занял всю эту Западную Белоруссию, кто бы подошел на шестьдесят километров к Минску, почти к самому Минску? Немцы»[20].
Да и польские исследователи, пусть и нехотя, сквозь зубы и с многочисленными оговорками, но признают — не забудьте о фактах и их упрямстве! — что отношение к входящим на территорию Польши частям Красной армии было как минимум различным и зависело от национального состава населения. По данным исторических источников, вступление РККА преимущественно положительно воспринимали украинцы, белорусы и евреи, преимущественно отрицательно — поляки. При этом первые встречали Красную армию с надеждой на лучшее будущее. Как вспоминает Л. Крушельницкая, директор библиотеки им. Стефаника во Львове, ее мать в сентябре 1939 г. сказала при виде брошенных на землю польских полицейских фуражек: «Наконец это кончилось». Ну а то, что надежда эта не всегда и не у всех оправдалась — уже совсем другая история.
