— Как вы себя чувствуете теперь, госпожа? — спросил Исаак.
Теперь, когда боль ушла, донья Исабель, измученная истощением, под воздействием вина и сильных опиатов, не ответила. Впервые за несколько дней она глубоко спала.
Исаак собрался и направился через комнату больной к двери. Но прежде чем — он дошел до незнакомой ему двери, сестра Агнета открыла ее перед ним и пожелала ему спокойной ночи. В коридоре его схватила большая сильная рука, и знакомый голос поприветствовал его.
— Мастер Исаак, старый друг. Я очень благодарен вам за внимание к моей племяннице. Как она?
— Она спит, господин Беренгуер. Ракель останется, чтобы присмотреть за ней. Не буду искушать небеса, уверяя, что она уже вне опасности, но, однако, я не чувствую, что Господь готов взять ее к себе. Утром я вернусь, чтобы понять, стало ли ей лучше. Ракель пошлет за мной, если я понадоблюсь раньше.
— Ну что ж, — произнес епископ Жироны. — Это хорошие новости. Давайте немного пройдемся вместе.
Когда они спускались по лестнице, похожее на колокольчик сопрано взлетело, разлетаясь эхом в коридорах. К нему присоединились еще два или три голоса, чьи богатые, более низкие тона подхватили печальное пение. Исаак остановился.
— Это сестры, — сказал Беренгуер. — Они уже оставили свои постели и поют хвалу Господу. Епитимья, налагаемая на некоторых из них за то, что их голоса лучше, чем у прочих, — добавил он со смешком.
— Небольшая цена за такую красоту. Донья Исабель — ваша племянница, ваше преосвященство? По-моему, я не слышал, чтобы вы говорили о ней.
— Для этого есть причины, мой друг. Чтобы все было ясно, она действительно моя племянница, дитя моей сестры, а не ошибка моей юности, — сказал епископ, когда они ожидали сестру Марту, чтобы та открыла им ворота монастыря. — Рожденное в самый благоприятный час семнадцать лет назад. Скромная девочка, но смелая, с ясным умом и острым язычком. Я привык к ней. — Он помедлил, чтобы они могли идти рядом. — Я стал ее опекуном после смерти матери. Чтобы проследить за ее образованием, я поместил ее здесь.
Мимо них, рядом с Исааком, скользнула фигура, оставив после себя густой аромат мускуса и жасмина, смешанных с животным страхом. Поспешные, нервные женские шаги потерялись в шуме внутреннего двора, где епископа ожидала его свита и кони в нетерпении грызли удила. Аромат женских духов поглотил ночные запахи: запах коней, горящих факелов и потеющих мужчин. Исаак хотел было сделать шутливое замечание, но промолчал. Если монахиня решила отправиться посреди ночи на тайное свидание, то это совсем не его дело.
