— Нет лучше способа разобраться в человеке, как побыть рядом с ним. Итак, он вам понравился.
Он помолчал, жуя сигару.
— Он только что раздавил Францию и Бельгию, он помог уничтожить Польшу, он воплощает самую бесчеловечную власть, какую мы видели на своем веку, он восхищается самой демонической личностью на земле… и все же он вам нравится.
Дым сигары окутал его розовое лицо.
— Послушайте, я не стану оправдываться. Он мне понравился. Он производит впечатление, это факт.
— И этот Генри Харт — он был в него влюблен?
— Лучше сказать, преклонялся перед ним.
— А люди, которые служат под его командой, как вам показались?
— Я бы сказал, его люди его уважают, чтут и… и…
— Не стесняйтесь, — пророкотал Черчилль.
— Ну, я бы сказал, они считают его самым удачливым человеком на земле. Харт сказал мне, он для них как талисман удачи. Вы говорите, британские солдаты поверили, что Роммель — бог. Может, это и так, премьер-министр, но я подозреваю, что это не самое главное. Главное, в него верят как в бога его собственные войска.
Черчилль кивнул.
— И он вам нравится, — задумчиво протянул он. — Тогда мне будет… не совсем удобно предлагать вам эту работу. Однако война есть война, и это главное, смею сказать.
— А не пора ли наконец сказать, чего вы от меня хотите?
Черчилль кинул взгляд на Вардана, приподнял бровь и заговорил с нарочитой холодностью:
— Я прошу вас убить для меня Эрвина Роммеля.
Годвин поймал себя на том, что во рту мгновенно пересохло, а челюсть отвисла. Конечно, он ослышался…
— Позвольте вам рассказать, — продолжал Черчилль, — о небольшом сюрпризе, который мы приготовили для вашего друга, непобедимого генерала Роммеля. Операция «Преторианец». Как я уже говорил, кое-кто из наших британских бойцов начинает дичать. Вы меня понимаете, Годвин?
— Думаю, вам стоит все очень подробно разъяснить.
— Я имею в виду, что они начинают мыслить так, словно они не британцы, а пустынные кочевники. Поговаривают, будто Роммеля победить невозможно. А почему невозможно? Потому что так суждено. Вы понимаете? Потому что суждено! Мне Лоуренс рассказывал однажды про своего знакомого вождя, который верил, что все идет так, как «суждено». Судьба, кисмет, как ни назови, но от нее никуда не денешься. Что вы об этом думаете, Годвин?
— Насколько я понимаю, здесь не принимается в расчет свобода воли. Я считаю, что человек до некоторой степени способен влиять на события. Но, разумеется, если ему это удается, они опять-таки скажут, что так ему было суждено. Спорить тут бесполезно. Я знавал одного человека, имевшего дело с Лоуренсом. По его словам, Лоуренс доказал этим вождям, что ничто не предопределено заранее…
