И я рассказала ему, в чем дело, почти дословно передала весь разговор с Хорьком, только без того, что было перед разговором, и без… Кота.
— Ты взяла дискету? — выслушав меня, ровным голосом спросил Ковбой.
— Он не дал, — таким же ровным голосом постаралась ответить я. — Я же сказала ему, что подумаю…
— И он рассчитывал взять тебя на паре перепихонов с ним? — недоверчиво протянул Ковбой. — Ну и муда-ак…
Кажется, он говорил что-то еще, но я не слушала. Не слышала… Я уставилась на стоящую не телевизоре фотографию — Седой с женой и мы с Ковбоем перед красной ленточкой на открытии казино, — и в мозгу у меня звучал голос Хорька, повторявший, как на заезженной пластинке, одну фразу: при муже и при мне, не говоря уже про братика… про братика… Я смотрела на лицо Седого на снимке, мысленно омолаживая его, и… Господи, как же я раньше не видела… Как же я могла не увидеть…
— Он — твой брат, — пробормотала я, поворачиваясь к Ковбою, и увидела в его немигающих, уставленных прямо на меня глазах… Страх.
Мы долго молчали, глядя друг на друга, а потом он отвернулся и хрипло выдавил:
(… Господи, как же он боится… Никогда не слышала такого голоса…)
— Забудь об этом, Рыжик. Это… намного страшнее Хорька… Забудь.
— Ладно, — неуверенно пробормотала я. — Забуду, но почему? Что тут такого…
— Мой брат давно умер, — все так же сдавленно ответил он. — Его убили в… На зоне. Он был даже не похож на… то, что тебе померещилось.
Он снова повернулся ко мне, и в его глазах я увидела настоящую боль и… приговор. Нет, сначала приговор,
(… не Хорьку — с ним и так все ясно… Мне!..)
а потом — боль. Тупую боль, какая бывает при безысходности, при беспомощности, когда не хочешь делать то, что причинит боль, но… Не можешь не сделать.
С болью он справился быстро, и она пропала. А приговор, вернее, тень принятого решения — осталась. Но мне не было страшно, я…
Я не боялась этого. Игра, которую я затеяла, была гораздо страшнее: я знала, что он уберет Хорька, знала, что Хорек будет подыхать нелегко, потому что из него станут вышибать дискету, которой у него нет. Я знала, что из него вышибут… да это и вышибать не станут, он сам радостно доложит, что отдал дискету мне. Поверят, или нет — не важно. Важно, что у Хорька найдут фотографии со мной и с Котом, и Ковбою тут же придет в голову простая мысль: раз есть вариант, что Хорек, и вправду, отдал дискету мне, значит, я могла отдать ее Коту, а стало быть, приговор Коту подписан. И единственное средство его аннулировать, это — убрать того, кто его подписал. Седой не даст братику
