, идущие нам навстречу, задерживали на нас взгляды, проходя мимо, а потом оборачивались — я видела. Что ж, мы, наверное, неплохо смотрелись вместе…
Какой-то пожилой мужчина, наклонился к уху своей спутницы — седой женщины, похожей на строгую учительницу, — и тихонько сказал:
— Смотри, какая красивая пара…
Та внимательно посмотрела на нас и так же негромко ответила:
— Хищная какая-то… Как будто из-за решеток вышла…
Что за черт! Я не могла их слышать — они были далеко, слишком далеко, их голоса не могли достать до нас, но… Я же слышала!.. Я скосила глаза на своего красавца — он равнодушно смотрел в другую сторону и явно ничего не слышал. Я вздрогнула и остановилась.
— Ты что, Рыжик? — почувствовав сопротивление напрягшегося под его рукой моего «станка», спросил он.
— Ничего, — пробормотала я, тряхнула головой, глянула на него снизу вверх и попросила: — Пойдем к нашим.
— Нашим? — недоуменно нахмурился он. — К каким на…
— К хищникам, — быстро сказала я.
— А-а, — усмехнулся он. — Ты себя к ним приписала? Что ж, пошли…
(он не слышал… Конечно, он не мог слышать ту парочку, и я… Я тоже не могла услышать! Что за глюки?..)
Минут через пять мы стояли перед просторным вольером с волками. Два поджарых светло-серых зверя медленно повернули головы и уставились на нас. Очень похожи на больших собак, на овчарок, но… Не собаки. Другие. Совсем другие. У собак, даже самых злобных, не бывает таких глаз, да у этих — вовсе и не злые, а просто…
Чужие.
Собачьи глаза видят человека и все время как будто просят, или хотя бы спрашивают его о чем-то, а эти… Эти — не спрашивают, а взвешивают. Они видят объект и решают, что с ним делать.
Чужие. Совсем чужие…
— Знаешь, что самое поганое в нашей системе? — негромким, каким-то глухим и… сдавленным голосом спросил он.
— Что? — не отводя глаз от холодных звериных зрачков, пробормотала я.
— Лицемерие. Hypocrisy… Не понимаешь? — он вздохнул и повернулся ко мне. — Посмотри на них — canis lupus, волк… Посмотри внимательно, разве он притворяется кем-то другим? Разве выдает себя за травоядного? Он есть то, что он есть, и всем своим видом честно предупреждает тебя об этом. И стоит тем, кого он жрет, кто рожден его жертвой, увидеть его, они сразу понимают это, и потому… Все честно.
— Ну, это ты у зайца спроси — для зайца-то это вряд ли честно, — усмехнулась я и оторвала, наконец, взгляд от немигающих круглых глаз canis lupus.
— Кого волнует мнение зайца, — холодно и равнодушно бросил он. — Это честно. Это… Правильно. Они не притворяются, не завлекают обманом. Ты спросила, когда я про отца рассказывал, чем же они отличались от тех — от черных и коричневых? Я сказал, почти ни чем, но… Отличались. Обе системы, конечно, родственные и очень похожи — это многие умы подмечали. Но
