. Он часто забирал ее из садика? Часто гулял с ней? Часто читал ей на ночь сказки? А когда она болела, кто сидел с ней днями и ночами,
он? Это, Рыжик, хорошо в рязановских фильмах, когда совслужащий двоих деток на себе тянет — папаша-одиночка… А в натуре, — он усмехнулся — в натуре твой муженек даже не совслужащий, а неудавшийся актерик, подрабатывающий в полумассовочках и в лучшем случае «кушать подано». А в свободное время — оно у него
все было свободное, — он умел только жрать водку с такими же ничтожествами и хаять проклятый режим. Удобно, конечно, когда режим и впрямь говеный, а на водку жена зарабатывает.
— Хорошо, — помолчав, сказала я, — и вот с таким чудным персонажем ты предлагаешь оставить ребенка? Нашего ребенка? На какую же жизнь ты ее…
— На нормальную. Потому что он, в принципе, нормальный человек. В смысле, не псих и не фанатик. Знаешь, если крысам показать единственный путь в лабиринтике, ведущий к жратве, когда все остальные ходы ведут к… электричеству, только одна из десятка будет бешено рваться к гибели. Так и у людей — на десяток один бешеный. И не волнуйся, это не твой. Твой побежит, куда надо. К тебе побежит, моя рыжая. И примет любые условия, потому что будет зависеть от тебя всеми своими потрохами. Потому что другого выхода у него просто нет. И тогда уже ты сможешь, как ты выражаешься, настраивать девчонку как тебе заблагорассудится, но и без всякого настроя она сама… Детки ведь, знаешь, очень лихо секут, откуда сладким пахнет — такая жизнь, Рыжик, и такие у нее законы. Логично?
— Да… — пробормотала я. — Да, но… Я не могу так сразу, я должна… Должна подумать…
— Валяй, — махнул он рукой. — Но это ведь было только первое — так сказать, очевидное. Что лежало на поверхности и что ты могла бы и сама… Ну, я понимаю, ты сейчас вымотана. Однако, есть и второе. Сейчас выдать, или отдохнешь немножко?
— Стреляй, — махнула я рукой. — Давай уже все сразу.
— Изволь. Через год-полтора твой муженек отсюда слиняет.
— То есть как это — слиняет? — не поняла я. — Куда слиняет?
— В Штаты слиняет, моя рыжая, — охотно пояснил он. — По израильской визе, понятное дело, но к семитам не поедет, так что вариант один.
— Что-о?… — я вытаращила глаза и тупо уставилась на него. — Откуда ты…
— От верблюда. Не задавай дурацких вопросов.
— Так он же… Он же ее с собой заберет… Господи, что ж вы меня мучаете так!.. — крикнула я и снова разревелась.
Ревела я опять долго, а потом мне все стало как-то безразлично. Он налил мне четверть стакана тогда еще редкого в нашем отечестве виски — родина щедро поила своих сторожевых псов и не только березовым соком, чтобы лучше сторожили (его шутки), — и я машинально выпила. В животе потеплело.
