И несмотря на всё это, Виктор, подав в отставку (ему предложили важную работу в военном ведомстве, от которой он уклонился, как уклонялся теперь почти от всего); так вот, Виктор, казалось, обязал себя проводить каждый божий день, сидя на берегу Боденского озера, в одиночестве и без всякого занятия. Не на одном и том же месте – его редко можно было встретить на одном и том же месте два дня подряд – но всегда неподалёку; обычно он подходил к кромке озера настолько близко, насколько это было возможно, хотя случалось ему и укрываться в подлеске, и прятаться под навесом у рыбацкой хижины. Все знали, что он поселился вместе с престарелой супружеской парой в их респектабельном поместье в трёх милях от Аллендорфского замка; и что он всегда принимает пищу в одиночестве, поскольку не хочет, чтобы люди видели за едой его покалеченную правую руку: руку, в которой держат нож.
Эльм, ни в коей мере не чувствуя себя ответственным за их размолвку, хотя и понимая в каком–то смысле её неизбежность, был обеспокоен тем, как справится Виктор с надвигающейся зимой: несчастье случилось с ним знойной августовской ночью, но по меньшей мере половину года климат Боденского озера был куда как суровей. В разговоре с Эльмом один из врачей предположил с позиции медицины, что существо, нанесшее ужасную рану, также заразило жертву некоей бациллой – возможно, неизвестной науке – которая целиком поразила его физиологию и в какой–то степени пошатнула его здравомыслие. С учётом имевшихся свидетельств, это казалось весьма вероятным.
Мнения же относительно самого существа неизбежно разделились. Люди бесхитростные упоминали чудовище, которое, как было известно, с незапамятных времён обитало в самой глубокой части озера, и которое своими глазами видел Карл Великий, а Парацельс не только видел, но и расспросил. Более общепринятым и типичным стало убеждение, что эту рану нанесла Виктору пресноводная акула, поскольку акулы, как утверждали те, кто имел с ними дело на Востоке и в других подобных местах, склонны к таким случайным броскам.
Это происшествие получило бы гораздо большую известность, будь и сам Виктор фигурой известной и желанной в обществе или живи он сообразно своему положению, вместо того чтобы, как Эльм, сохранять, насколько возможно, инкогнито. Люди более тактичные ощущали даже, что Виктор не хотел бы оказаться в центре крупной и продолжительной сенсации. Тем не менее, во многих домах, расположенных рядом с той частью озера, для детей были установлены строгие запреты. Возможно, благодаря этому не осталось, похоже, никаких свидетельств о нападениях, подобных тому, которому подвергся Виктор. Случившееся с ним – скорее, чем можно было ожидать – оказалось почти забыто всеми, кроме самого Виктора, который, как и предчувствовал Эльм, всё так же отчаянно являлся к озеру с наступлением зимних холодов.
