Чтобы не напугать его, выхожу не оборачиваясь. Не надо ему видеть мое лицо.
Криворотый меня поджидал. Глаз с меня не спускал, когда я выходила от Дока. Да и в окно небось подглядывал.
«Надо бежать», — подумала я. Только ноги у меня подкашивались, и никуда бы я от них не делась.
— В машину сама сядешь? — спрашивает.
Я подумала о гордости и об обещании, которое дала самой себе. Подошла к машине и села на заднее сиденье.
Мы едем уже довольно долго. Сперва мне казалось, он везет меня в тюрьму. Теперь я так не думаю. Уже темнеет, а мы мчимся и мчимся. Похоже, в южном направлении. Может, в Лос-Анджелесский централ? Хотя вряд ли. Скорее всего, тормознем где-нибудь на шоссе.
А пока несемся в никуда. Мрак. Дорога ведет все выше и выше. Горы, что ли? Никогда не была в горах.
Никто пока не произнес ни слова.
Криворотый оборачивается и смотрит на меня. И руку свесил со спинки сиденья. У самого лицо каменное. Это, наверное, специально для меня.
В глазах у криворотого плещется ненависть.
Странная штука происходит со мной под его взглядом. Наверное, есть какое-то объяснение этому, только мне кажется, что я словно покинула свое тело. Я по-прежнему все вижу, но с необычной точки. Откуда-то из-за плеча.
У парня за рулем светлые волосы, и он очень хорош собой. В другое время я бы рассмотрела его получше. В зеркале заднего вида отражаются его глаза. Особой ненависти в них нет. Он старается ненавидеть меня, но у него не очень получается. И это его злит.
Криворотый говорит:
— Рано или поздно ты бы все равно попалась. Что я говорил, Чет?
Блондина, значит, зовут Чет.
— Сколько фотографий несовершеннолетних девчонок я пересмотрел! Каждую неделю, в каждом участке Калифорнии. Это был всего лишь вопрос времени.
Какая же ненависть нужна, чтобы так рыть землю! Ему это, наверное, непросто далось. Но часть меня за плечом подсказывает: нет. Не говори этого. Вообще молчи. Слова не помогут. И не забывай про гордость.
Я сижу в грязи. Вокруг потемки. Правда, луна светит, и звезды. Дождь лил целых пять дней, и воздух прозрачен. Земля вся мокрая, и я тоже промокла насквозь. Руки у меня скованы наручниками за спиной, чтобы я не сбежала.
Блондин присел на камень, а криворотый стоит рядом со мной, в руке пистолет. Я не вижу его рассеченной губы, слишком темно. Но эта губа так и стоит у меня перед глазами. Даже если я зажмурюсь, никуда от нее не деться.
— Господи, Бенни, — говорит красавец блондин. Это его первые слова. — Она же совсем девчонка, мать твою перемать.
