– Выбить этих, из гаражей, не пытались?
– А зачем? Заблокировали. Как смогли, конечно, но они к нам не лезли потом.
– И что там сейчас?
– А пес их знает! Тихо. Но вот морф оттуда приходит.
– Домо аригато![20] Только знаете, мужики, либо вы выкладываете все, что вам известно, и подробно, либо хрена я туда с людьми полезу. До гаражей рукой подать, вооружения у вас достаточно, а вы как дети малые жметесь, – решительно говорит Ильяс.
– Да были у нас перестрелки. Они нас запугивали даже – отрезанные головы подкидывали. Нескольких из них мы тоже подловили, – отвечают рамбовские.
– Почему на машинах не въехали? – Вовка опередил Ильяса.
– Да въехали. Сразу колеса пропоролись. И баррикады там еще в придачу.
– Кавай[21] расклад. Головы отрублены или отрезаны были?
– Н-н-не знаю… А это важно? – удивляется гидрограф.
– В нашем безнадежном деле все важно. Головы похоронили уже? – деловито уточняет командир.
– Наших – да, – кивает местный.
– А не наши – это кто? – продолжает Ильяс свои вопросы.
– Да валяются тут неподалеку две штуки, не знаем чьи. Может они своих порешили, – пожимают плечами хозяева.
– А что не убрали? – тонко иронизирует Ильяс.
– На них зомбари хорошо идут, – парирует охранник вокзала.
– Пошли, покажете.
Головы валяются рядом с вокзалом. Пропавший парень на них, видно, рассчитывал как на живца. Не помогло.
Осматриваем головы вместе с Ильясом. Опять ничего не понимаю. Головы раньше принадлежали двум мужчинам среднего возраста, изо рта одной торчит странный язык. Немного задумываюсь, пока понимаю, что это засунутый в рот член. Обрезанный, к слову.
– По-моему, одному голову отрезали ножом. Другому отрубили. И вроде при жизни еще. Что скажешь? – спрашивает меня Ильяс. Мне остается осмотреть срезы: следы на одной шее показывают, что пилили по хрящу, оставив характерные следы, на второй грубо стесан позвонок.
– Согласен. Не твои единоверцы, случаем? – без тени подковырки уточняю я.
– Может, и мои. Только головы рубить и резать все горазды. Футболисты, бнах! – злобно плюет в сторону снайпер.
Это да. Жители Альбиона в старые времена удивляли соседей милым обычаем. Подерутся, скажем, два племени, одно потерпит поражение. Тогда отрезанную голову вождя-неудачника победители должны запинать (в знак презрения к проигравшему руками не трогать, только ногами, чтоб поунизительнее было) в определенное место. А воины проигравшего племени – побитые, пораненные и помятые – должны не дать это сделать. Если не дадут, то к проигравшим уважительное отношение. Человеческое, по альбионовским меркам. Если же и тут проиграют, совсем им плохо придется. Отсюда и футбол пошел, к слову. А волейболу римляне зародиться не дали. Когда они завоевывали Британию, то с удивлением обнаружили местное вундерваффе
