Я поднял на старика глаза.
— Дедушка, это наша книга…
Дед перестал шамкать и приблизил ко мне ухо.
— Что ты сказал? Говори громче!
Я сказал громче:
— Это наша книга… Вот здесь на уголке роспись моего отца.
Старик проворно вырвал у меня книгу, захлопнул переплет и придавил рукою.
— Была ваша — теперь наша. Плати три рубля — и будет твоя. У меня тоже кой-чего много было, а теперь — фють! — как дым, одни воспоминания.
Что мне было делать? Где взять три рубля, когда у меня за душой и копейки не было. Выход один — просить у тётки, хотя было маловероятным, чтобы эта старая скупая женщина могла дать такую сумму. Но ведь не так давно она сама почему-то интересовалась этой книгой! Вспомнив это, я, что было мочи, помчался домой, хотя всё ещё продолжал сомневаться в благосклонности и щедрости пожилой родственницы.
Тётка во дворе складывала щепки, собранные ею в разных местах для топки. К моему удивлению, она, лишь услышав о книге, ни слова не говоря, выбросила из фартука щепки и заспешила по шатким ступеням на второй этаж, где мы жили. Там быстро извлекла из-под кровати ободранный чемодан, из вороха тряпья вынула завязанный узелком носовой платок и, развязав его, дала мне деньги.
— Беги… Покупай… Да живей, пока она ещё не продана. Ведь это память об отце…
Я опрометью бросился на базар, на ходу раздумывая над тем, что плохо знаю свою тётку. Не такая уж она скупая, как я думал.
К сожалению, я опоздал. Опоздал на какую-то минуту. Книгу уже купил какой-то огромный, свирепого вида человек. Шумно сопя и мусоля в толстых губах немецкую сигарету, он неторопливо листал страницы, рассматривая картинки. Потом захлопнул переплёт и, переваливаясь, пошёл, расталкивая всех и никому не уступая дорогу.
Я забежал сбоку и, путаясь в словах, залепетал:
— Дяденька, продайте мне эту книгу… Пожалуйста… Это наша книга. Тут подпись моего отца.
Толстяк остановился, повернул жирную физиономию в мою сторону и посмотрел такими страшными, свинцовыми глазами, что у меня дух перехватило. Ничего не сказал, а только посмотрел. И словно пригвоздил меня к чему-то. Потом, отвернувшись, зашагал дальше… Я с опаской двинулся в некотором отдалении.
У большого здания с облупившейся штукатуркой он свернул под арку и исчез. Я хотел было пойти за ним, но дорогу мне преградил немецкий солдат, охранявший вход во двор.
— Цурюк! Назад! — крикнул он издали.
— Что, нельзя? — прикинулся я наивным. — А как же дядя пошёл?
Солдат добродушно ухмыльнулся и, повернув меня, легонько поддал прикладом.
