— Какое чудесное, доброе дело! — восхитилась она. Он опустил голову, смущенный ее похвалой.
— Это все миссис Лаверти. Кстати, я бы хотел, чтобы вы называли меня Робертом.
Она повернулась к нему:
— Хорошо.
Они остановились за густой стеной деревьев, и она робко улыбнулась.
— Боюсь, после нашей поездки по Гайд-парку авторитет «Олмэкса» пошатнется.
— Подумаешь! — фыркнул он, вспомнив о скучных кадрилях, которые покорно танцевал с чопорными барышнями на выданье — дочерьми его коллег. На одной из них он, наверное, женится в течение года.
От этой мысли ему стало тошно.
Скорее всего дело закончится тем, что он женится на немой дочери Коддфелла — больше из жалости или благородства, чем из нежных чувств, которых он, кстати, к ней не испытывает. Насколько он мог судить, леди Джульет — славный, послушный ребенок. Ему казалось, что он должен сделать это потому, что никто больше не женится на хорошенькой бедняжке из-за ее физических недостатков.
— Однажды я чуть не побывала в «Олмэксе», когда мне было семнадцать лет, — заметила мисс Гамильтон со вздохом и просунула руку ему под локоть, предлагая идти дальше.
— И что же? Вы не пошли?
— Моя мать умерла незадолго до моего первого выезда…
— Прошу прощения.
— Ничего страшного. — Она задумчиво улыбнулась. — Конечно, я была в трауре и никуда не могла выезжать.
— Нужно было это сделать — это укрепило бы ваш дух.
— Вы полагаете, сейчас меня туда пустят? — спросила она с иронической улыбкой.
— Ну-ну, дорогая моя. — Он похлопал ее по руке, лежащей на сгибе его локтя. — Вы не много потеряли. Кормят в этом клубе ужасно, пунш разводят водой, общество скучное, паркет в зале для танцев покоробился, и вообще там скука смертная. И кстати, не разрешат играть в «двадцать одно» на поцелуи.
— Ну что же, я ничуть не жалею, что дорога мне туда заказана. — И, весело рассмеявшись, она сжала его руку и придвинулась к нему с доверительным видом. — Скажите мне, Роберт, где такая ходячая добродетель, как вы, научилась целоваться? — Она лукаво посмотрела на него из-под ресниц.
— Есть места, — хитро прищурился он.
— О, вот как?! — Она дернула его за рукав. — Выкладывайте же, Хоуксклиф!
Он засмеялся:
— Никогда в жизни я не стану рассказывать о своих поцелуях.
— Ах, ну бросьте, мне вы можете рассказать!
— Ладно, — сдался он и наклонился к ней, таинственно понизив голос. — Если хотите знать, когда-то я был знаком с одной леди. Вдовой.
— Веселой вдовой?
— Очень веселой, — усмехнулся он. — Я был моложе, чем вы теперь. Я был болен от любви два-три года, — буркнул он с внезапным отвращением. — Даже просил ее стать моей женой.
