Виви снова запищал, и все мы, вслед за Кьярой, повскакивали со своих мест — все, кроме Игоря, который продолжал сидеть в носках в ожидании, когда ему вернут его сапоги.
И тут-то ветер сменился бурей.
Войдя в комнату с сапогами Игоря, дворецкий объявил о прибытии профессорской знакомой.
Рослая и костистая Илона изо всех сил старалась походить на русских девиц, длинноволосых блондинок со светлыми, густо накрашенными глазами и накачанными ботоксом губками, которые разгуливают на высоченных шпильках и в дорогих шубах по улице Валларессо, от дорогого бутика к банкомату и обратно. Только Илона годилась им в матери. Ее возраст выдавал усталый взгляд, которым она окинула нашу компанию, войдя в гостиную в сопровождении маленького мальчика. Однако, едва она встретилась глазами с Альвизе, взгляд этот заметно оживился. Леле тем временем представлял свою приятельницу присутствующим. «А мы уже встречались!» — воскликнул Альвизе и, взглянув на часы, рванул к выходу с такой скоростью, будто запустил часовой механизм и в комнате вот-вот взорвется бомба.
Сбежав впереди нас по мраморной лестнице, он рухнул в профессорском андроне на скамью со злющей физиономией, какая бывает у него в особо неудачные дни. Мы торопливо натянули пальто и сапоги, не проронив ни слова, за исключением Кьяры, заявившей, что ни за что больше не пойдет к этому мужлану, даже если ее потащат туда за волосы. На что брат ответил, что, как бы мы ни сопротивлялись, он потащит нас туда, куда сочтет нужным. И для начала, нравится нам это или нет, мы с Борисом отправимся на виллу в Тревизо. А у него дела в комиссариате. И он надеется, что мы уже достаточно большие, чтобы вернуться домой самостоятельно.
Кьяра закричала, что она — римлянка и что, если бы она знала, она дважды подумала бы, прежде чем похоронить себя заживо в этом городе и в этом дворце, но ее муж уже был таков. Она с отвращением взглянула на нас, будто это мы были причиной всех ее несчастий, и бросилась вслед за Альвизе, а может, пошла к своим друзьям-художникам — нам это было без разницы. Про Виви она забыла.
На последний катер мы опоздали, вода спала, и мы пошли пешком, ругая на чем свет стоит мостовую, слишком сухую для наших слишком тяжелых, шаркающих сапог, но слишком мокрую для наших легких туфель, которые сразу насквозь пропитывались грязью. Как и с этим вечером, с нами было что-то не так, мы никак не могли найти правильного тона, вели себя то заискивающе, то агрессивно, то что-то критиковали, то с чем-то соглашались, чувствовали себя явно не на своем месте по той простой причине, что у этого Корво все не на месте. И до палаццо Кампана по слабо освещенным улицам оказалось слишком далеко тащиться — опять из-за него!
