этим детям нелегалами
or not to be сиротами, вопрос стоит иначе:
to be or not to be им целыми и невредимыми.
Альвизе взял бутерброд, смакуя икру и эффект, произведенный его речью на жизнерадостного филантропа. Это несправедливо, невыносимо, печально и достойно сожаления, затрубил тот. «Алисотрувен» делает все возможное, но он же не может решить все проблемы.
Никто от него этого и не ждет, продолжил комиссар. Но если сердце Микеле обливается кровью при мысли об Энвере Ийулшемте, который в данный момент стоит на балконе своего люкса и попивает шампанское из мини-бара, то страшно себе представить, в какой ужас его должны привести увечья, наносимые этим ребятишкам «черными трансплантологами», которые к тому же так хитры, что находят способ обезопасить себя, прячась за спинами известных адвокатов или благотворительных организаций типа «Алисотрувена», хотя его-то, конечно же, не в чем упрекнуть, как и Энвера, ставшего очередным примером ложных подозрений.
Микеле жестом остановил его, воскликнув, что хотя горячность комиссара ему и симпатична, но так можно зайти слишком далеко. Такая пылкость кажется ему знаком признательности со стороны семейства Кампана. Ему так нравятся люди вроде нас, что он попросил бы нас называть его Леле. Ему не хотелось бы нагнетать у себя в гостиной обстановку разговорами о вещах, внушающих такую озабоченность и такое беспокойство, но он с огромным удовольствием встретится с комиссаром в другое время и в другом месте, чтобы побеседовать об этих удручающих вещах и вместе найти решение.
Все-таки мой брат очень крут, даже когда его противник не уступает ему в хитрости. Нелегалы с их органами, ангел-грязекопатель Энвер со своим свадебным люксом — все, получив хорошего пинка, отправились за боковую линию, а комиссар с филантропом принялись оживленно расспрашивать нас, мелкую сошку, о забавных историях, приключающихся с людьми нашей профессии, о ярких находках, коими увенчиваются наши захватывающие исследования. Они явно держали нас за идиотов, ну а мы охотно выступали в нашем привычном амплуа. Одна Кьяра замкнулась в недовольном молчании, каким психотерапевты обычно реагируют на своенравие пациентов. Но на нее никто не обращал внимания: мы — потому что мы вообще никогда не обращаем на нее внимания, Альвизе с Корво — потому что все их внимание было обращено друг на друга.
Однако именно она дала Альвизе долгожданный повод вернуться на оставленные позиции. Все-таки он крут, мой братец. Виви нервничает, его пора укладывать, пока он снова не расплакался, сказала она, приняв вид мадонны, и Альвизе тут же ухватился за ее слова.
