Так сохранилось у меня в записках первое впечатление об этом человеке, сыгравшем особенно злую роль в русской трагедии десять лет тому назад. Первый раз я видел этого чеха в октябре 1918 года в Екатеринбурге, в одном небольшом военном кругу. Тогда Гайда проводил такую точку зрения:
«Русский народ совсем не может иметь теперь, немедленно, парламент. Я в этом убедился, пройдя всю Россию и Сибирь в два конца. И от революции все устали, хотят порядка. По-моему мнению, России нужна только монархия и хорошая демократическая конституция. Но теперь нельзя. Надо скорее военную диктатуру. Я поддержу своими полками, если найдется русский генерал, который возьмёт власть на себя.»
Но он оказался бессилен удержать части своей чешской дивизии на фронте и в конце концов увел их тоже в тыл. Тут вскоре у него начались скрытая распри с Сыровым — на почве личных вожделений и непомерного честолюбия. Гайда хотел играть первую скрипку. Сыровой мечтал стать вторым Жижкой.
Мнение адмирала о легионерах было совершенно отрицательное. И он не скрывал этого, часто с брезгливой усмешкой, называя их «ворами, трусами, дезертирами и изменниками». Однако, предложение своих ближайших сотрудников — разоружить силою чешские полки и батареи — адмирал Колчак отклонял, ссылаясь на то, что тогда с «союзниками не избежать конфликта».
Во второй половине ноября приехали во Владивосток из Парижа генерал француз Жанен [26] и словак Стефаник [27], первый министр чехословацкого правительства. Этот был из редких среди чехов людей, типа полковника Швеца.
Стефаника даже Бенеш рисует в своей книге «идеалистом» и человеком чести. Стефаник, увидев, что представляет из себя чешское воинство, пришёл в ужас. И он поставили себе задачей — ликвидировать чешский национальный комитет, привести чешские воинские части в порядок, наладить в них дисциплину и подчинить их фактически командованию генерала Жанена. Во всем этом он встретил противодействие и среди своего командного состава, и у политических руководителей чехов, и в солдатской массе. Ничего не добившись, Стефаник скоро уехал обратно в Прагу. Перед отъездом он не скрывал перед нами своего возмущения всем виденным среди чехов и своей горечи за то бесчестие, которое легионеры вписали в первые страницы истории «свободной Чехословакии». Жанен остался в Сибири. Чехи ему подчинились только номинально. Жанен безвольная и хитрая креатура, приехавший к тому же с особыми, тайными инструкциями, занял с самого же начала такую позицию: внешне он выражал адмиралу Колчаку почтение и преданность, а русской армии сочувствие и желание помогать,—на деле же, за нашей спиной, он поддерживал все дальнейшие подлости чехов, а, может быть, даже и руководил ими.
