— А вот и не гулял я! На кой хер мне другие тёлки, если под боком такое хозяйство!
Совершенно никого не стесняясь, рука юркнула за пазуху и выкатила на свет божий белоснежный предмет вожделения, на котором еще не отразился бальзаковский возраст. Филимон смущенно отвел глаза в сторону и убедился, что в самолете происходит нечто странное не только рядом с ним. В проходе мелькали осьмушки, четверти, половины и просто отдельные части неких фигур и тел, а также проносились со свистом всевозможные предметы. При желании можно было заранее предположить, кому из очумевших от ужаса пассажиров какая деталь предназначалась: стайка прошуршавших мимо скальпов устремилась к индейцам, замшелый череп с короной на голове, облетев вокруг салона, плюхнулся в руки жирафоподобному британцу; на итальянцев обрушился град футбольных мячей и презервативов, хасиды лихорадочно пытались схватить порхающие в воздухе кейсы, из нутра которых сыпались невиданные по размерам бриллианты, а юный член брайтонской семейки умудрился поймать пистолет и с нетерпением дожидался, когда уже можно будет приступать к экспроприации материализовавшихся сокровищ. Радостное оживление вызвало у мужчин появление в проходе совершенно голой блондинки, которая чинно обогнула все готовые к приему пирсы, и — о ужас! — уселась на колени седобородому хасиду-книгочею!
Лихорадочно отгоняя от себя греховные мысли, Филя отвернулся к окну и увидел, что там светло как днём, а на самом кончике крыла стоит длинноволосый худой парнишка в зеленом брезентовом костюме и огромных кирзовых сапогах. В руках он держал гитару, и как только уловил сторонний взгляд — сделал три шага по крылу и протянул инструмент Филимону:
— Наливай!
Совершенно неадекватно команде, Фил пробежался пальцами правой руки по серебристым прядям струн и негромко запел:
Серым клином журавлиным
Через бури и пороши
Сквозь века летят былины
И напевы скоморошьи…
Два крыла у песни каждой,
Но одно у песни сердце —
Если влюбится, однажды,
От неё — не отвертеться.
И летят к Земле навстречу
Потревоженные звуки
И садятся не на руки,
А на души человечьи…
Филимон почувствовал на своем плече чью-то руку и резко обернулся.
Салон мирно спал.
Ни видений, ни привидений, ни сексуальных фантазий из книжек прадедушки Фрейда.
Разве что неестественная улыбка стюардессы, склонившейся над ним:
— Вас приглашает командир корабля!
Она заговорщицки приложила палец к губам и ловко собрала карты, выпавшие из рук натурщицы Рубенса.
