— Потому что до сих пор…
— До сих пор я знала нескольких мужчин, я даже любила одного из них очень сильно, но я не нахожу, чтобы сам акт был такой уж ошеломительной вещью, как об этом говорят, как пишут, как поют. Приятно, да, но совсем не то неслыханное чудо, что объявлено в меню. Я чувствую, что это произойдет вот-вот, сейчас… а потом ничего. Суфле опадает, майонез не удается, и я оказываюсь обманутой, дрожащей от неудавшегося возбуждения, испачканной остатками удовольствия, полученного другим, который не упустит спросить, дурак: "Как тебе, понравилось? А мне о'кей". Поклянитесь мне, что не будете спрашивать, было ли мне хорошо.
Я чуть было не поклялся. Но вовремя сдержался.
Без всякого сомнения, мне не везет. Или, может быть, я отличаюсь чем-то от других и мне нужно особое внимание, много нежности, много терпенья, не знаю уж…
Я качаю головой с мудрым видом — надеюсь, что это так, и делаю вывод:
— В общем, это будет эксперимент. А я буду подопытным кроликом.
— Это будет эксперимент. А кроликом буду я. Должна ли я уточнять, что горю желанием приступить?
— Как это, прямо сразу же, сейчас?
— Как вам будет угодно, господин любовник. Я доверяюсь вам. Поболтаем, покурим, выпьем, помолчим… Нам некуда торопиться. А если вы меня обнимете?
Сказав это, она расстегивает мою рубашку, вот я и голый до пояса. Я раскрываю объятия, она прижимается ко мне. Наши тела начинают узнавать друг друга, наши запахи смешиваются, и оказывается, что им хорошо вместе. Мы застываем. Зачем двигаться? Вдруг я вспоминаю:
— Да, но… А другая, на кухне?
— Стефани? О, она, должно быть, заснула. Пойду, скажу ей, чтобы она ушла.
Она поправляет платье и выходит из комнаты. Кажется, это не простое дело. Через перегородку доносится довольно шумный спор, хотя он и ведется приглушенными голосами. Наконец я слышу, как хлопает дверь на площадку, и Лизон возвращается.
Она стоит передо мной. Решительным жестом хватает платье у плеч, чтобы стянуть его через голову. Я останавливаю ее:
— Нет!
Я почти крикнул. Она застывает, платье уже наполовину снято. На уровне моих глаз оказывается слегка выпуклый нежный живот с медным отблеском у резинки детских трусиков. Прямо посередине этой белизны торчит умилительный младенческий пупок. Невинный? Развратный? И тот и другой одновременно, каково! Он умоляет и в то же время провоцирует, плутишка. А я все больше и больше чувствую себя насильником маленьких детей. Через платье до меня доносится разочарованный голос Лизон:
