Да, но в это время женщины на работе. То есть одинокие женщины. Одинокой женщине приходится пахать. К тому же "одинокая" — это означает, что у нее на шее ребенок, а бывший муж платит алименты только тогда, когда полиции удается его поймать, но только полиция в таких случаях не торопится…
Вдруг меня осенило! Я устроюсь в каком-нибудь бистро. Как это делали Сартр, Бовуар, Альфонс Алле и все эти знаменитости, которые, какнам внушают по телевизору, подтверждая это старыми фотографиями, могли родить свои шедевры только в своем привычном кафе, сидя за своим привычным столом, вдохновенье посещало их только здесь, среди шумных разговоров и снующих туда-сюда гарсонов. Это вызывает восхищение, это доказывает, что они были общительными, человечными и жили в гуще настоящей живой жизни. Что они любили людей, иными словами. А это публике нравится.
Ноу меня нет на примете ни одного бистро. Ни одного бара во всем Париже, где бармен был бы со мной на "ты" и называл меня по имени. Я не любитель кабаков к тому же. В бистро бегут от баб, в первую очередь от своей, чтобы оказаться среди мужиков, бесконечно трепаться о гнилом лете и о такой же политике, зная, что все это ерунда и обсуждается только для создания шума, приятного шума голосов мужчин, чувствующих себя в безопасности вдалеке от жен, от ребятишек и от всех этих проблем, пахнущих луковым супом… А я захожу в забегаловку, в любую, в любое время, там, где настигнет меня жажда, или малая нужда, или же необходимость позвонить. Не для того, чтобы сбежать от женщин, это уж точно! Если бы существовали бистро только с женщинами, уж там бы я, будьте спокойны, стал бы самым заядлым завсегдатаем!
Когда я читаю рассказы о борделях былых времен, славных маленьких семейных борделях с салоном-кафе, с механическим пианино, красной плюшевой мебелью и маленькими кружевными салфетками, чтобы бриллиантин не пачкал плюша, и с этими славными шлюхами в нижнем белье, в черных чулках, подвязках и во всей прочей сбруе, с роскошным запахом самки, смешанным с запахом пачулей и пота подмышек (тогда не брили подмышек)… Я почти завидую сифилису Мопассана.
"Литературные" кафе находятся где-то в Сен-Жермен-де-Пре, это всем известно. Но такие места не для меня. Я слишком робок. Нужна непринужденность. Надо иметь к этому вкус. Они все знают друг друга, а как же иначе, все лауреаты Гонкуровской премии или премии Французской академии, по крайней мере, или журналисты типа Пиво, Гарсе- на, Пуаро… Семья. Одни только знаменитые физиономии, которые видишь по телику, а ты как дурак, тебя никто не знает, ты никого не знаешь, у тебя нет никого, кому бы ты мог небрежно махнуть рукой. Ты говоришь себе: "Ну и что!", берешь самого себя за шкирку, входишь с самым естественным, непринужденным видом, садишься за столик, первый попавшийся, пересечь всю арену у тебя не хватит духу, откуда тебе знать, что это столик, скажем, мадам Режин Дефорж, только ты сел, как тут же возникает гарсон и высокомерно роняет, что столик занят, я очень сожалею, месье, ты чувствуешь себя ничтожеством, ты чувствуешь себя дерьмом собачьим, ты мямлишь что-то, тебе даже не приходит в голову попросить указать свободный столик, ты уходишь как оплеванный, японские туристы, расположившиеся на террасе, вежливо подсмеиваются над твоей рожей деревенщины (эта пресловутая японская вежливость, так бы и вбил улыбочку им в глотку)… К тому же стоимость напитков в этих аквариумах — только для редких рыбок!
