Дело обстоит таким образом, как если бы что-то, даже столь парадигмально “реальное”, как стул, обладало характеристиками, являющимися продуктами соглашения. То, что стул синий, парадигмально является “реальностью”, и все же то, что стул [является/не является/мы не должны решать] пространственно-временной областью представляет собой предмет соглашения.
Но что можно сказать о самой пространственно-временной области? Некоторые философы размышляют о точках как о месторасположениях предикатов, а не объектов. Поэтому пространственно-временная область представляет собой не объект (в смысле конкретного объекта), а просто набор свойств (если эти философы правы). Итак, не похоже, что это вообще является “точкой зрения”, еще одним способом реконструкции нашего языка. Но как может существование конкретного объекта (пространственно-временной области) быть предметом соглашения? Реалисту с малой буквы не нужен ответ на подобные вопросы. Это является просто жизненным фактом, он может почувствовать, что некоторые альтернативы равно хороши, в то время как другие явно вынужденные. Однако метафизический реализм не является просто воззрением о том, что существуют, в конце концов, стулья и некоторые из них синие. Мы не занимаемся просто обобщением всего этого. Метафизический реализм представляет собой мощную трансцендентальную картину; картину, в которой существует фиксированный набор “независимых от языка” объектов (некоторые из них абстрактны, другие конкретны) и фиксированные “отношения” между понятиями и их расширениями. Я говорю о том, что эта картина только частично соответствует тем обыденным воззрениям, которые она стремится интерпретировать, и что она имеет достаточно абсурдные с обыденной точки зрения следствия. Нет ничего ошибочного в том, чтобы придерживаться реализма с малой буквы и выбросить за борт большую букву “Р” Реализма философов.
Хотя Ганс Рейхенбах не был реалистом с большой буквы “Р”, он выработал концепцию задачи философии[24], которая, в случае успеха, могла бы спасти Реализм от недавно возникшего возражения. Задача философии, писал он, состоит в различении того, что есть факт, и того, что есть соглашение (“определение”) в нашей системе знания. Проблема, однако, в том, что философское различение между “фактом” и “определением”, на которое опирался Рейхенбах, потерпело крах. Другой пример, не слишком отличающийся от приведенного, рассматривает конвенциальный характер любого возможного ответа на вопрос: “Является ли точка тождественной множеству сфер, которые в ней сходятся?”. Мы знаем, что можем рассмотреть расширенные области как простые объекты, “отождествить” точки с наборами концентрических сфер, и тогда все геометрические факты будут представлены очень хорошо. Мы знаем, что также можем рассмотреть точки как простые объекты, а сферы как наборы точек. Но само утверждение, что “мы можем сделать и то, и другое”, предполагает неоднородное основание эмпирических фактов. Фундаментальные изменения в физике могут изменить всю картину. Поэтому “соглашение” не
