— Куда же ты их дел? Сам-то ведь не куришь.
— Балуюсь иногда… Сигареты я потом сменял с одним на польскую шариковую авторучку.
— Охо-хо, — вздохнул Вершинин. — Меняла ты, меняла. Мы еще вернемся к твоим менкам, переменкам. До хорошего они не доведут. Слушай, Олег, тебе ведь известно, что Шестакова убили вечером восемнадцатого?
Олег испуганно кивнул и вопросительно посмотрел на следователя.
— Кто его убил?
У Гагулина округлились глаза.
— Мог это сделать Глухов?
— Н-не знаю.
Олег заморгал, собираясь с мыслями. В этот момент в дверь сильно постучали.
— Войдите, — машинально сказал Вершинин, и на пороге появился плотный молодой мужчина. Вячеслав сразу узнал Охочего и бросил взгляд на настольные часы. Они показывали ровно четыре.
— Не вовремя? — спросил Охочий, дружески улыбаясь. — Я обожду в коридоре.
— Зачем же? — ответил Вершинин, пожимая ему руку. — Присаживайтесь здесь, мы скоро закончим.
Охочий сел в сторонке. Его появление смешало дальнейшие планы Вячеслава.
— Возьмите пока журнальчик, почитайте, — предложил он, показав на книжный шкаф.
Охочий достал журнал и углубился в чтение.
— Ты не ответил на мой вопрос, Олег, — продолжил допрос Вершинин.
Подросток молчал. Грязноватые пальцы мелко подрагивали на коленях.
— Откуда мне знать, — наконец уклончиво ответил он. — Когда Глухов убежал, я сразу ушел с вокзала.
— Ты неправильно понял меня. Я не спрашиваю, убил ли Глухов Шестакова, я спрашиваю, мог ли он убить? Ты же Виктора давно знаешь. Скажи.
— Почем я знаю? Вообще-то Глухов не живодер, не то что Ханыга, а убил — не убил — сказать трудно.
— Ну хорошо. Скажи тогда, пожалуйста, носил ли Глухов с собой нож?
— Нож? Есть у него небольшой такой, — он показал ладонь, — раскладной.
— Ты у него видел его в тот вечер?
Гагулин снова запнулся и помолчал.
— Так видел или нет?
— Видел, но не этот, а другой, побольше. Он им бутылку открывал и хлеб нарезал.
— Нарисуй его, — попросил Вершинин, подвинув парню лист бумаги.
Высунув от старания кончик языка, тот минут десять изображал что-то на бумаге.
— Н-да, — усмехнулся Вершинин, посмотрев рисунок. — Художника из тебя точно не получится. Ладно. Поезжай сейчас домой. С родителями твоими в ближайшее время я поговорю сам, как обещал. Постарайся только ничего не отчебучить, чтобы кулинарное искусство в дальнейшем не понесло потери.
После ухода Гагулина в кабинете некоторое время царило молчание. Вершинин и Пантелеев раздумывали над рассказом подростка, а Охочий сидел тихо, боясь нарушить тишину неосторожным движением. Внутренним чутьем он понимал, что у этих двоих произошли сейчас что-то очень важное.
