– Ну что? Мне пора! – произнес вслух Дима и пошел на кухню. Там, опираясь на стул, огляделся в поисках алкоголя или воды. Вид полного порядка раздражал. – Какая хозяйка, блин! Все на своих местах!
Открыл холодильник, придвинул стул к нему и сел напротив, наслаждаясь льющейся из белых пластиковых недр прохладой, разглядывал внимательно малочисленные, уже подпорченные продукты. Воду он принялся пить прямо из бутылки, затем настал черед белого вина, от которого сразу закружилась голова, и Дима откинулся на спинку стула. Прозрачные пастельные тона чрева холодильника завораживали, но дисгармонией ворвалась в сознание синенькая крышка пластиковой коробочки.
– Эта мне не нравится! – И он потянулся, чтобы выбросить ее из прохладного мира. – Но, если подойти философски, в ней могут быть вкусные вещи. Ну-ка, открывайся! – Дима снял крышку. – Блин! А вот и наши самодельные конфетки! Вот дура! И не лень было с ними возиться! – Его прошиб приступ истерического хохота.
Он долго рассматривал две оставшиеся конфеты, выложенные аккуратно в гофрированную белую бумагу, и представлял, какую зашибенную статью мог бы написать для чернушных журналов о юной жене, готовящей такие конфетки своему ненавистному старому мужу-толстосуму. Хлебнул еще вина.
– Белое сухое холодное – напиток богов! Прощай, чучело таракана! – Он потянулся к мусорному ведру и упал, больно ударив поврежденную руку. – Ух! Ё… – Но сил все же хватило кинуть пластик в мусорку. Бутылку белого он допил, уже сидя на полу и придумывая наброски к своему будущему журнальному шедевру. Остался доволен некоторыми удачными оборотами и даже представил себе разворот с классными фотками. Настроение его сильно изменилось. Внезапно он вспомнил, что там, в гостиной, лежат невероятные Кирины наброски для фресок, которые он тоже стал было разглядывать, пока перемещался по полу от гаража в гостиную и по ней дальше, на диван, но не смог смотреть на них дольше, чем несколько секунд, потому что понял: он ей дико завидует. И сейчас почувствовал свою никчемность и одиночество.
Он решил, что пора добраться до кабинета. Но, еще находясь в гостиной, вдруг услышал ставшую ненавистной мелодию Баха, которая оказалась недолгой, батарейка села окончательно.
– Все! Сдохла! – Дима сел на первую ступеньку, он снова смеялся. Какая-то часть его сознания фиксировала то место, где совсем недавно лежало Адино тело, но мыслями он был на чердаке, перед пыльным зеркалом, в котором качалось отражение висельника. – Зеркало! Проклятое зеркало! – Он вытер пятерней внезапно потекшие слезы. – Надо побриться, все-таки иду к людям.
