У Ады началась настоящая истерика. Она упала на кровать и уже рыдала от смеха. Слезы текли по ее красному лицу. Дима не представлял, что его может переполнять такая ненависть. Она вырывалась из него, как пар из кипящего котла, как лава из извергающегося вулкана, она влила в него животную ярость и силу быка, уже исколотого копьями и истекающего кровью, но все еще стремившегося убить тореадора.
– Значит, это ты выпустила на меня ночью уродцев, похожих на тебя саму. Ты сама как таракан, со своим тощим тельцем и узловатыми пальцами. Черный таракан с огромным носом и красным маникюром. И глаза у тебя такие же, тараканьи! Вот и жри их сама. – Он схватил Аду за волосы, прижал ее голову к кровати и стал запихивать ей в рот конфеты. Обессилевшая от смеха и не ожидавшая такой реакции от почти сломленного наркомана, она пыталась слабо отбиваться руками и ногами и то сжимала рот, то пыталась укусить Димины пальцы или ладонь. А он придавил ее, встав коленями прямо на грудь, и размазывал конфеты по растерянному и напряженному лицу. Она действительно не знала, что делать, и только продолжала отчаянно бороться. Ей было очень больно. Передние ребра, казалось, сейчас проломятся и войдут в спину. Дыхания не хватало. Шоколадная масса таяла и вместе с потом затекала в глаза. «Если у него под рукой найдется что-нибудь тяжелое, он просто даст мне этим по голове и убьет прямо сейчас», – промелькнуло в голове. Но под рукой ничего не оказалось, и борьба вымотала обоих. Когда Дима немного ослабил свою хватку, Ада наконец получила возможность вздохнуть, поняла, чем задеть его посильнее, и выдавила тихо и зло:
– Ты все равно жалкий наркоман. Тебе без меня теперь не выжить. Сдохнешь от ломок, бесталанный журналистишка, дешевый альфонс, жрущий тараканов.
Дима устало процедил сквозь зубы:
– Сука, – и плюнул ей в лицо. Поднялся, вышел и сел на ступеньку лестницы, ведущей на первый этаж.
Ада села на кровати и забегала неистовым взглядом по комнате в поисках того, что помогло бы разделаться с ним. Все эпитеты, которые она посылала в его адрес, не могли выразить ее ненависти, и ей оставалось только рычать от злости. Еще никто никогда не смел себя так с ней вести. Он плюнул ей в лицо и жестоко за это поплатится. Сам останется без лица, она ему его исполосует, а потом сживет со света этого урода. «Он даже не представляет, как будет мучиться. Страдания, которые обещают в аду, покажутся ему детскими забавами: кипение в котле – пребыванием на спа-курорте, черти, прокалывающие вилами, – тайским массажем, душевные терзания – сопливыми переживаниями при просмотре дешевой мелодрамы…» – думала она, пытаясь вырвать длинный толстый гвоздь, на котором держалась картина, из стены. Наконец, поранив ей ладони, гвоздь поддался и выскочил, бабушкин портрет отлетел в сторону, и только неровное отверстие зияло в стене на месте гвоздя.
