Amore & Amaretti | страница 18
Со временем я ощущаю себя в Италии все увереннее, и неизбежно наши отношения начинают рушиться. Этот болезненный процесс растягивается на много месяцев, в течение которых Джанфранко решает, что я ему изменяю. Изменяю! Я так дико влюблена в него, что сама идея этого абсурдна почти до смеха, вот только наказание слишком жестоко. Моя сестра вернулась в Австралию, и мне не на кого больше положиться, кроме Джанфранко.
Однажды после обеда он возвращается домой и не здоровается со мной. Я встревоженно спрашиваю, что случилось, но он меня игнорирует и смотрит сквозь меня холодными жестокими глазами. Мы вместе идем на работу, и весь вечер он меня игнорирует. Я в отчаянии; я несчастна и ничего не понимаю. Дома я жду, жду и наконец засыпаю; просыпаюсь в три или четыре часа утра, его половина кровати пуста. Через несколько дней нахожу в кармане его джинсов визитные карточки загородных гостиниц, в которых мы никогда вместе не бывали. Сам факт, что я за ним шпионю, не доверяю ему, ищу подсказки, меня ужасает, но остановиться я не в состоянии.
Во время очередного бойкота Джанфранко мне звонят из Австралии. Услышав мамин голос, я мечтаю о том, чтобы излить душу, рассказать о своей печали, о своей уязвимости, услышать ее разумный совет, убедиться в ее бесконечной любви. Но она рассказывает о моем бывшем приятеле Тони: пару недель назад он связался с ней и попросил дать ему мой адрес во Флоренции. Тони собирался в путешествие по Европе через Бали — вот только дальше Бали так и не добрался, потому что утонул. Бывший чемпион по плаванию, он отправился на один из островов и непонятно как утонул. Когда я узнаю о кончине этого хорошего, милого человека, которого я бросила в эгоистичном стремлении вести более яркую и насыщенную жизнь — особенно если учесть, что с тем, кто занял его место, мы сейчас переживаем кризис отношений, — то погружаюсь в глубочайшую депрессию и одиночество. Я не могу даже поделиться своим горем с Джанфранко, потому что меня для него сейчас не существует; я для него, как Тони для меня. И я ухожу в себя.
Потом однажды он заговаривает со мной, стены молчания раздвигаются. Он обвиняет меня в том, что по утрам, по пути на работу, я занимаюсь сексом с зеленщиком. От ревности он не находит себе места, признается он, и в свое оправдание говорит, что «родился таким». «Io sono fatto così», — слышу я миллион раз на протяжении наших бурных, взрывных отношений, как будто эти слова дают ему разрешение быть сколько угодно невыносимым, жестоким и иррациональным.