И это третья причина моей радости в связи с выходом книги. И последняя, уже совсем личная, — я тоже был вхож какое-то время в тот дом на улице Вавилова и хорошо помню тяжкие уроки санскрита и маленькую стальную женщину в полумраке заставленной книгами квартиры, ее истинно московский чай и элегантные извивы двух доброжелательных колли...
Как мудро сказано: «Мне грустно и светло...»
Р.Б.Рыбаков
Октябрина Федоровна Волкова 23.01.1926-22.10.1988
Октябрина Федоровна Волкова умерла в конце 1988 г.— на исходе «советской эпохи», или, иначе сказать, на исходе «короткого двадцатого века»>1>. Она прожила сравнительно недолгую жизнь — без трех месяцев 63 года. При всей неповторимости личной судьбы ее биография вписана в жесткие и даже жестокие рамки времени.
В отличие от своих друзей и коллег (и в отличие от многих своих учеников) Октябрина Федоровна не обрела никаких ученых степеней и званий и ушла на пенсию (в 1981 г.) младшим научным сотрудником. Владея обширными знаниями и всеми навыками создания образцового научного текста, оригинально и остро мыслящая и умеющая передавать свои мысли в кратких и отточенных формулировках, она не любила рутинную работу над рукописями для подготовки их к печати. Своим ученикам, словно оправдываясь, Октябрина Федоровна говорила, что в научном исследовании главное для нее -—■ сам процесс познания. Она не любила собственные, сочиненные ею тексты и часто забрасывала начатую работу — может быть, из-за повышенной (и с годами повышавшейся) требовательности к себе, а может быть, из-за того, что с годами все глубже проникалась буддийским ощущением «несуществования личности» («анатма»).
Ее стихией было не письменное, а устное слово; но не публичные выступления или лекции (она не была ни трибуном, ни оратором), а живое или, как сейчас говорят, «интерактивное» общение — в кругу друзей, понимавших ее с полуслова. В начале 60-х годов у нее дома, на кухне, часто собирались будущие известные востоковеды (индологи, тибетологи, исследователи буддизма), устраивались семинары-посиделки с докладами и обсуждениями. Сейчас, пожалуй, трудно себе представить, чтобы вне институтов, вне официальных конференций и круглых столов на кухне (нередко «за рюмочкой») увлеченно обсуждались бы проблемы понимания и истолкования индийской мысли. Индологи (как и вообще гуманитарии) более склонны к индивидуальной работе — в библиотеке или у себя дома. Но тогда даже у отъявленных индивидуалистов была потребность общаться с коллегами; и там, на кухне у Октябрины Федоровны, эта потребность встречала полное понимание.
