«Тревожимые внутренним огнем…» | страница 13



И кремнистый лермонтовский путь.
Снится мне: за грани туч прекрасных,
За ограды всех миров иных,
Музыкой таинственной и страстной
Ввысь летит дыхание земных
И, росой вечерней ниспадая
На траву и пыльные кусты,
Хрупкой влагой, не достигнув рая,
Падает на землю с высоты.

«Глубину одиночества мерьте…»

Глубину одиночества мерьте
Божьей мерой и мерой людской
В час, когда приближается смерти
Неподвижный и страшный покой.
«Даже смерть, всё пройдёт, всё проходит», —
Так гласила арабская вязь
На могильном столбе, на восходе
Блеском солнца и моря светясь.
В Истанбуле сады расцветали,
Ветер с юга дыхание нёс…
Мы мудрее теперь. Мы устали.
Что нам розы? Сейчас не до роз!

«Далекие темные горы…»

Далекие темные горы
Осенний закат осветил,
И вечер тяжелые шторы
Над нашим окном опустил.
В сиянии лунном, нетленном,
В глубоком покое ночном
Усни, — бесконечно-блаженным,
Чудесно-беспамятным сном.
Прощается лето с тобою,
В реке замерзает вода.
А там, над звездой голубою,
Другая зажжется звезда.

Диана Люксембургского сада

Закинув руку за плечо,
Стрелу ты ловишь из колчана,
Вздыхающая горячо,
Разгорячённая Диана.
Ты мчишься в каменном кругу
Одежд, вскипающих как пена,
И как виденье на бегу
Сверкает лёгкое колено,
Такой стремительный полёт,
Такая лёгкость пред глазами,
Что будто бы весь сад плывёт,
Летит, кружится вместе с нами.
Диана в воздухе сухом
Ритмические мечет стрелы,
И мрамор кажется стихом
Ямбически-окаменелым.

«Думал — такого сознанья…»

Думал — века измерил,
А жизнь прожить не сумел.

А. Белый

Думал — такого сознанья
Не было в мире, что вот
Он лишь один в состоянье
В горний пуститься полёт.
Духа сиянье слепило,
Музыка пела ему,
Тайная чудная сила
Вниз устремлялась, во тьму.
И, как на посохе мага,
Розами мудрость цвела.
Буквы, чернила, бумага
И полировка стола…
Но ничего не сумел он
Выразить. Сроки прошли,
И в пустоте прозвенело
Слово, коснувшись земли.
И, умирая, как с кручи,
Рушился он с высоты,
Падал звездою падучей,
Так же как Блок и как ты.

«Есть поверье: чувствуя, что он…»

Есть поверье: чувствуя, что он
Смертью близкой будет поражен,
Раненный предвиденьем беды,
Коршун ищет близости воды.
И, найдя, кружит, и вдруг полет
Сразу и навеки оборвет
И, раскинув крылья, с высоты
Падает в прибрежные кусты.
Так и я, к тебе свой путь прервав,
Упаду среди недобрых трав,
Так и я, сыграв свою игру,
В воздухе высоком не умру.

«Ещё назвать тебя не смею…»

О, дочь верховного эфира
О, светозарная краса…

Е. Баратынский

Ещё назвать тебя не смею,
Смерть, «светозарная краса»,
Еще осилить не умею