Мы обедали.
— А ты сама все это видела? — зло спросил отец, оторвавшись от миски.
— Люди говорят!
— Люди наговорят тебе.
— А ты и сам себе не веришь! — обиделась Химка на брата и встала из-за стола.
Отец подошел, обнял ее за плечи:
— Дуреха, садись ешь. Любите вы, бабы, придумывать. Как маленькая, ей-богу! Обрадовалась сказке! В детство впадаешь, что ли? — стал сурово отчитывать ее брат. — Уши развесила, слушаешь каждого, кто что наплетет, побасенки по селу разносишь! Всю комнату завалила иконами! Вот увидишь, найду время, доберусь я до них, не поленюсь и все сожгу, так и знай! А богомолки твои пусть носа не кажут в моем доме! Нет у тебя другого дела, как с ними якшаться?! Жила бы себе в России с дочкой и сыном, может, уже внуков бы нянчила теперь, а так глупеешь с каждым днем!
— Если они там еще живы, Ничипор, если их косточек на полях коммунных не рассеяли…
— Ы-ых! И ты веришь небылицам разным?
— После того, что сама видела, теперь всему верю! Мир так озверел… Немцы вон из трупов человеческих мыло делали, в Городке и Михалове объявления висели![5]
— По-твоему, и большевики на такое способны? Ты что?!. Ну, знаешь, скоро на нас с когтями бросаться будешь!
Но Химка и не думала обижаться — к нападкам брата привыкла давно.
— Истинный бог, глупею! — покорно соглашалась она с братом. — Еще как дурею, Ничипор!
Она выбежала из хаты. Ватага детей потянулась за ней. Мы с братом торопливо доели суп и тоже бросились на улицу: упаси бог что-нибудь пропустить!
Дети в Химке души не чаяли. Пока пекли хлеб, она из остатков теста выпекала нам то замысловатые крендели, то ножки аиста. Она знала все на свете.
Спроси ее, к примеру, почему говорят: «Погорел, как Заболоцкий, на мыле», она расскажет:
— Когда-то один купец поехал в Америку, накупил мыла, обрадовался: «Вот разживусь!» Только, жадина, пожалел денег на перевоз и ящики с товаром привязал к какому-то кораблю. Прибывает судно к берегу, а ящики пустые — вода растворила мыло!
На вопрос, почему из березы течет сок, отвечала:
— Одна молодка продала мужа бандитам, и бог сделал ее березой. Теперь каждую весну, когда на улице так файно и все люди радуются, она плачет сладко-горькими слезами!
— А почему кукушка кукует?
— Это дивчина после смерти зовет любимого: «Якуб, Якуб!..»
Химка могла рассказать историю каждой птахи, каждого дерева и былинки. Она умела заговорить деревню от пожара, умела говорить с богом о хлебе (молилась: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»).
