Элесин. Эх, Ийалоджа, разве помогают нам предостережения, когда мы ощущаем на ладони живительную влажную плоть земли? Разве помогают нам предостережения, когда нас жжет жажда, изначально заложенная в сердце человека? Однако даже и жажда, искушающая нас растянуть миг наслаждения, может быть преодолена. А вот если вражье вмешательство растлевает волю надеждой, разрушая решения рассудка, – о, тогда человек способен предать самого себя, способен святотатственно измыслить, что козни врагов, извращающих его мир, направлялись велениями богов. Я знаю – именно эта кощунственная мысль истощила мои силы и сделала меня жалкой игрушкой в руках чужестранцев, одержимых враждою к нашим обычаям. Я вновь и вновь повторял заклинания, но мой язык бренчал, как никчемная погремушка. Я перебирал пальцами свои заветные амулеты, но влажная земля на моих ладонях гасила искры, которые должны были сжечь путы, привязывающие меня к земной жизни. Мою волю растоптали, растерли, словно плевок, подошвы враждебных нам чужаков – а все потому, что вмешательство чужестранцев святотатственно представилось мне помощью богов.
Ийалоджа. Надеюсь, оправдания облегчат твою совесть. Крыса, отринувшая закон своей жизни, прибегает на рынок и горестно причитает: «Я погибаю, спасите меня», – подобают ли такие причитания тому, кто прижизненно носит одеяние предков? «Меня преследует зверь, помогите!» – этих ли воплей мы ждем от охотника?
Элесин. Да облегчатся мои страдания прощением, о котором я молю мир!
Ийалоджа. Но я-то пришла к тебе с тяжким бременем. Оно приближается, оно почти у ворот, бдительно охраняемых вражьей стражей, которая – отныне и до твоей кончины – будет делиться с тобою объедками. А ты, кого мы еще недавно звали Элесин-оба – знаток подорожника, – скажи мне, отцовский ли отмирает стебель, чтоб дать расцвести сыновним побегам, или теперь твоя новая мудрость утверждает, что все происходит наоборот?
Элесин. О чем ты толкуешь мне, Ийалоджа?
Ийалоджа. Я не толкую, а задаю вопрос. Какие побеги должны отмереть – старые ради новых или наоборот?
Элесин. Старые ради новых.
Ийалоджа. Ага. Значит, у тебя прежние взгляды? Но есть приметы, что они изменились и течение нашей жизни повернуто вспять. Так хочешь ли ты, одряхлевший болтун – бывший конюший, вождь и мужчина, – узнать, к чему ты приговорен богами?
В волнении она переступает линию, начерченную Пилкингсом, и воздух взрезают пронзительные трели полицейских свистков. Оба констебля бросаются вперед и ухватывают Элесина под руки. Ийалоджа изумленно замирает. Через несколько секунд вбегает Пилкингс, а за ним – Джейн.
